Как-то раз Лев Толстой, впечатлённый чеховским творчеством, сказал: «Чехов — это Пушкин в прозе».

И действительно, письмо Чехова — лёгкое, напрочь лишённое закрученных фраз. Его литературные и драматические образы говорят на пушкинском языке, а комедии больше смахивают на людские драмы.

Смеяться или сожалеть, воспринимать спокойно или заняться поиском смысла? Каждый волен поступать так, как душа пожелает.

Источнику всех этих противоречивых ощущений есть объяснение — здоровый человек так писать не мог.

Чехов, пожалуй, единственный, кто из-за своей до невероятия затянувшейся хвори, освоил дар не только сценического, но и физического перевоплощения, так как болен был не душой, а телом. Он знал, что рано уйдёт и, как это ни парадоксально, хотел успеть состариться, что бы покинуть этот мир мудрецом. И это ему удалось в сравнительно молодые годы.

Подтверждение — слова известного французского критика и эссеиста Шарля Дю Бо, который писал:
Ирландский же драматург Шон О» Кейси так определил его роль в мировой литературе:
Врач по образованию, ставший классиком мировой литературы и драматургии, академиком Императорской академии наук, Антон Павлович Чехов появился на свет в Таганроге 17 января 1860 года.

Его отец, происходивший из крепостных, был бакалейщиком, державшим лавку колониальных товаров, а многодетная мать — застенчивой купеческой дочкой, живущей интересами семьи.

Не по годам серьёзного сына Антошу родители определили в Таганрогскую гимназию, где математику преподавал Эдмунд Дзержинский — отец  будущего председателя ВЧК.
 
С гимназических лет будущий писатель проявил тяготение к книгам и театру. Он даже написал несколько юмористических рассказов и принимал участие в постановке спектаклей на дому своих гимназических товарищей.

Не в меньшей степени молодого человека интересовала медицина, ставшая его вторым призванием.

Не потому ли, окончив гимназию, Чехов в 1879 году переехал в Москву и поступил на медицинский факультет Московского университета, где преподавали такие светила, как профессора Н. В. Склифосовский, Г. А. Захарьин и другие.

В Москве Чеховы жили в стеснённых условиях, но к счастью брату Антона, Ивану, предоставили место учителя в подмосковном городе Воскресенске и выделили большую квартиру. Потому семья на лето приезжали в Воскресенск, где Антон Чехов свёл знакомство с заведующим местной Чикинской больницы доктором П. А. Архангельским и помогал докторам принимать пациентов.

Там же в 1884 году после окончания университета ему было предоставлено место уездного врача.
 

Печатать свои произведения Чехова начали в 1880 году в журнале «Стрекоза». С того времени и началось его постоянное сотрудничество с различными периодическими изданиями.

В 1883-1884 годах в журнале «Осколки» было опубликовано ряд его сатирических произведений, в том числе такие известные, как «Толстый и тонкий», «Хамелеон» и другие.

 В 1886 году в периодическом издании «Петербургская газета» был опубликован рождественский рассказ Чехова «Ванька», хорошо встреченный столичной читательской аудиторией.

В начале творческого пути начинающий писатель подписывал свои произведения псевдонимом “Антоша Чехонте” и разного рода сокращениями, которых у него было около сорока.

Очевидно, автор осторожничал до тех пор, пока не приобрёл известность в литературных кругах.

В 1886 году Чехов получил приглашение на работу в Петербургскую газету «Новое время». В столице он опубликовал сборники «Пестрые рассказы» и «Невинные речи», которые на этот раз вышли под его настоящей фамилией.

И всё же, премьера первой пьесы Чехова «Иванов» прошла в 1887 году не в Петербурге, в театре Корша в Москве. Постановка, несмотря на разнообразие мнений, имела успех. Вскоре пьесу поставили и в столице.

В 1888 году за сборник рассказов «В сумерках» Чехова наградили Пушкинской премией.

В конце 80-х годов Чеховы проводили лето у родственников в Харьковской губернии, однако смерть одного из братьев от чахотки побудила писателя срочно покинуть те места.

Следует заметить, что сам Антон Чехов давно был не здоров, так как в юношеском возрасте застудил лёгкие от купанья в холодной воде, но старался скрывать свой недуг.
 

Странно, что, будучи врачом по образованию, он нашел у себя признаки чахотки только в 24-летнем возрасте.

Более явным его недомогание стало проявляться с 1885 года — температура сопровождалась кровавым кашлем, о чем он пишет в своих воспоминаниях и объясняет своё запоздалое открытие страшной хвори тем, что относил приступы к «симптомам иной болезни».

Не желая тревожить сестру и мать, писатель скрывал свое плохое самочувствие. К 1897 году у него регулярно случались кровотечения из правого легкого, и только тогда он решился показаться профессору Остроумову.

Диагностика в стационарных условиях подтвердила наихудшие предположения, но как только Чехову от употребления прописанных лекарств стало лучше, он стал проситься домой — жаждал продолжить свою литературную деятельность. А болезнь прогрессировала, и с 1898 года приступы кровавого кашля стали растягиваться на несколько дней.
 

Эти состояния, конечно же, нашли отражение в его творчестве — болезненными ощущениями писатель наделял многих своих героев, что наиболее заметно в повести «Рассказ неизвестного человека».

По рекомендации докторов расстроенный Чехов собирался поехать на лечение в Европу, но судьба забросила в Одессу, где гастролировал Малый театр.

Здесь писатель увлекся одной молодой актрисой, но симпатии быстро развеялись, и он отправился в Ялту с её благоприятным для лёгочников климатом.

В этот период были написаны его повести «Драма на охоте», «Степь», «Огни» и «Скучная история», материал для которых Чехов собирал во время поездок по России.

Можно считать безумием решение чахоточного Чехова в 1890 году решиться на поездку на Сахалин.

Во время многомесячного пути через всю Сибирь и обратно ему, конечно, удалось подсобрать хороший материал для своих произведений, которые вошли в сборник «По Сибири» и книгу «Сахалин», но трудно представить, каким образом он сумел преодолеть все тяготы долгого пути, на годы сократившего его жизненный ресурс.



Но Чехов продолжал упорно игнорировать болезнь. В 1892 году в журнале «Русская мысль» была напечатана его знаменитая повесть «Палата №6» — название, ставшее нарицательным, Многие выражения из этой повести разошлись на цитаты.

Финансовое положение позволило Чехову наконец-то осуществить давнюю мечту и приобрести помещичью усадьбу в Мелихово под Таганрогом, куда он перевез родных, включая сестру Марию, которая стала его верной опекуншей.

С этих пор жизненный уклад Чехова преобразился. Казалось, что он придал новый смысл своей медленно угасающей жизни.

Взвалив на себя функции земского врача, писатель занялся активной хозяйственной деятельностью. По его инициативе и при непосредственном участии прореженные участки леса в окрестностях имения были засажены дубами, вязами и лиственницами, а выселки — более, чем тысячей вишнёвых деревьев.
 

На собственные средства Чехов построил дорогу, несколько школ для крестьянских детей и другие социальные объекты. На железнодорожной станции появилось почтовое отделение, а в Таганроге — общественная библиотека.

Врачебная и хозяйственная деятельность, тем не менее, не отвлекала его от активного литературного творчества. В усадьбе были написаны известные произведения Чехова — пьесы «Чайка» и «Дядя Ваня».

Болезненные обострения чахотки понуждали писателя часто покидать имение и уезжать на курорты.

Зиму 1898 года Чехов провел в Ницце, а после возвращения из Франции продал имение, купил участок земли в Ялте и окончательно перебрался в Крым.



Для здоровья крымский морской воздух был полезен, а вот душевные дела подвели его к опасной черте.

Взаимоотношения Чехова с женщинами — весьма своеобразная тема его жизни.
 

Следует заметить, что высокий, стройный, с иголочки одетый мужчина приятной наружности, Чехов не был обделён вниманием женщин. Удивительно другое — как он умудрился много лет скрывать от них свою тогда неизлечимую болезнь и не заразить ей своих возлюбленных.

А любовных историй у него было предостаточно, причём они продолжались годами с разными женщинами, которые, кстати, были в курсе происходящего.

Если оставить в стороне непродолжительные тяготения молодости, то первое длительное увлечение Чехова началось в 28-летнем возрасте, когда писателю приглянулась молоденькая Лика Мизинова — подруга его сестры.



Лика очень хотела стать женой писателя, а он всё ещё желал быть свободным и независимым. Это нисколько не мешало Чехову почти десять лет давать красавице надежду, избегая бесед о замужестве и семейной жизни.

При этом он, очень острый на язык, едко высмеивал возможных соперников, лишая потенциальных ухажеров шансов заполучить расположение красивой барышни.

Когда вся эта игра Чехову наскучила, он сам познакомил Лику с известным ловеласом Игнатием Потапенко, от которого девушка забеременела и родила дочь, умершую в первые годы жизни.

Приключения Лики Мизиновой сделали её прототипом Нины Заречной из «Чайки».

Примерно в то же время Чехов познакомился ещё с одной зазнобой — пятнадцатилетней Еленой Шавровой, которая принесла ему рукопись своего рассказа и влюбилась в писателя с первой встречи.



Шаврова оказалась более рассудительной, и через пять лет, здраво оценив свои шансы, вышла замуж.

Но на этом их отношения не закончились. В 1897 году она приехала навестить родственников в Москву, встретилась с Чеховым и сбежала с ним в Крым, но вскоре вернулась в семью.

Уязвлённый Чехов написал ей около семи десятков писем — больше, чем любой другой своей пассии, и, конечно же, не преминул вывести её образ в рассказе «Дама с собачкой».

В 1898 году на премьере пьесы «Чайка» Антон Павлович встретил свою давнюю знакомую, прелестную Нину Корш, которая была влюблена в Чехова с двенадцати лет и, повзрослев, не упустила шанса испытать на писателе свои чары.



Автор пьесы ответил расположением, но вскоре дал ей отставку из-за романа с Ольгой Книппер, не зная, что Нина беременна.

Девушка оказалась умной и с достоинством. В 1900 году она скрытно от Чехова родила дочь и с родителями уехала во Францию. Отец об этом так и не узнал.
 

Дочь Чехова, Татьяна Антоновна, пошла по стопам отца и стала врачом.

Теперь же впору перейти к последнему и самому драматическому увлечению Чехова — Ольге Книппер, единственной женщине, которая сумела убедить упорного холостяка на ней жениться.



Их первое знакомство состоялось в том же 1898 году на одной из репетиций пьесы «Чайка».

Красивая и обаятельная, Ольга сразу же покорила сердце автора, который увидел в ней исполнительницу главных ролей и в 1900 году написал под неё пьесу «Три сестры», имевшую громкий успех.

В 1901 году Чехов и Книппер обвенчались.
 

Что это было? Брак по расчёту или искреннее чувство? Знала Ольга о болезни мужа, или столкнулась с приступами его болезни, будучи в замужестве? Эти вопросы — тема постоянных споров биографов Чехова.

Неоспоримо лишь то, что Ольга Книппер-Чехова сцену не оставила и постоянно находилась на гастролях, в то время как автор пьес, на котором расцвёл её сценический талант, постоянно жил и скучал по ней в Ялте, укрощая частые приступы чахотки.

Её успех в качестве исполнительницы главных женских ролей в чеховских пьесах был огромен, а постановка последнего чеховского произведения — «Вишневый сад» в 1903 году, когда автор был уже на излёте жизни, стала триумфальной, несмотря на то, что театр по-началу не понял этого произведения.

Станиславский, называя автора гениальным, просто «обезумел» от пьесы:
Ольга Книппер-Чехова также писала мужу, что в четвёртом акте «зарыдала», «вся драма какая-то для тебя непривычно крепкая, сильная, ясная…».

И всё же никакой ошибки в последнем чеховском произведении не было — автор сам усложнил пьесу, и всё в ней было так тонко обрисовано, что открывалась возможность толкования пьесы и как комедии и как человеческой драмы. Недаром в письме к Чехову артист А.Вишневский отмечал, что по исполнению это «самая трудная из всех Ваших пьес».

Незадолго до смерти Чехов с женой отправился на один из курортов южной Германии.
 

Перед отъездом писатель сказал приятелю Николаю Телешову: «Прощайте. Еду умирать». Так и случилось.

2 июля 1904 года в связи с ухудшением самочувствия к нему вызвали врача. Чехов отрешённо твердил ему, что умирает, а потом попросил подать шампанского, выпил бокал и скончался.

Получив тяжкое известие, друзья писателя в один голос заговорили, что супруга подорвала здоровье Чехова своими частыми отъездами на гастроли и тем, что не ладила с любимой сестрой писателя, Марией, «добавляя супругу поводов для волнения».

Можно ли судить красивую и одарённую женщину в случившемся? Вряд ли. Ведь Чехов был давно и безнадёжно болен. Да и нужно ли было ему, знатоку человеческих душ, самопожертвование жены? Ведь он прекрасно знал, что его ожидает, и вряд ли осуждал спутницу жизни за то, что театр стал смыслом её жизни.

Ответ на вопрос, почему Чехов долгие годы сохранял спокойствие и что сумел противопоставить страху смерти, надо искать в его произведениях.

Один из исследователей его творчества очень точно подметил:
Удивительно, но терзаемый болезнью Чехов понял то, к чему симпатизировавший ему Лев Толстой пробивался в течение многих десятилетий.

Вспомним хотя бы высказывание инженера Ананьева в «Огнях»:
Словами профессора Николая Степановича из рассказа «По делам службы» писатель делает весьма неожиданное собственное признание:
Одним словом, не о смерти были мысли Чехова, а о том, что будет после:

Он пришёл к пониманию — то, что с близкого расстояния кажется трагедией, при достаточном удалении приобретает черты комического. Потому-то и называл свои драмы комедиями.

И всё же, были ли исключения в оценках Чеховым вселенской значимости отдельных личностей? Да, было одно исключение — Лев Толстой — полная его противоположность.

Во всём кругу выдающихся личностей он выделял только его и не раз повторял Бунину: «Вот умрет Толстой, все пойдет к черту».



Только вот сначала скончался не Толстой, а Чехов, и этому есть парадоксальное объяснение: к своим 44 годам Чехов оказался куда старше телом и, главное, духом, чем глубокий старик Толстой.

Это подтверждают друзья, это вытекает и из его собственных, письменных признаний — «А знаете, я старею, чертовски старею и телом, и духом. На душе — как в горшке из-под кислого молока».

Или вот — более раннее: «Когда я, прозевавши свою молодость, захочу жить по-человечески, и когда мне это не удастся, то у меня будет оправдание: я — старик».

Тот же Бунин отмечал, что Чехов «состарился душевно и телесно очень рано и уже к сорока годам стал похож на очень пожилого монгола своим желтоватым, морщинистым лицом».
 

Удивительно, что эти мужские оценки состояния Чехова никак не отражались на его успехе у женщин — у них он был безоговорочным кумиром и властителем сердец. Видимо, недаром говорят — женщина любит ушами.

Почему ж случилось его преждевременная старость? Да потому, что Чехов не жил, а горел. Он будоражил свою и чужие души, был в постоянном творческом угаре — написал бесчисленное множество рассказов и пьес, сопереживая с постановщиками и артистами, много ездил и всё преображал вокруг своей жизни, закрученной, как пружина времени.

Как тут не вспомнить слова Льва Толстого, единственного, кого Чехов канонизировал в своём понимании величия души:
Чехов так и поступал, видя совершенную подлость не в действии, а в спокойствии.

Лучшим доказательством чеховской мудрости служат его выражения, от которых веет мудростью человека, прожившего за короткое время долгую жизнь.

Вот некоторые из них, ставшие крылатыми:
 
И всё же Чехов видел человеческий идеал, вложив в уста своего героя из пьесы «Дядя Ваня» слова: «В человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли...».

Жаль, что следовать ему в наше время почти невозможно.