Личный опыт
20.06.2020
Александр Черевченко
Главный редактор газеты «7 секретов»
Незабываемое. Литературный «десант» в Закарпатье
-
Участники дискуссии:
-
Последняя реплика:
«Корабли постоят и ложатся на курс,
Но они возвращаются сквозь непогоду.
На пройдет и погода, и я появлюсь,
Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода».
На минтаевую путину мы, как правило, уходили вечером 31 декабря. Точнее, начальство производственного объединения «Магаданрыбпром» всеми правдами и неправдами старалось выпихнуть флотилию из Нагаевской бухты. Практика показала, что праздновать Новый год рыбакам на берегу противопоказано — после собрать без потерь экипажи практически невозможно.
Вот и тогда, 31 декабря 1980 года, выйдя из Нагаевской бухты, наш производственный рефрижератор, он же дизель-электроход «Гуцул», как и вся флотилия, встал на якорь сразу за мысом Чирикова, венчающим эту гавань. Экипаж встретил Новый год как положено, чтобы, перейдя в район лова, то есть через неделю, приступить к промыслу с новыми силами. Не пройдёт и полгода, и в конце мая мы вернемся обязательно с победой в родной Магаданский порт. Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти...
Матрос Журба
С победой капитализма над развитым социализмом должность первого помощника капитана на гражданском, в том числе и на рыболовном флоте была упразднена. На военно-морском ее просто-напросто переименовали. Теперь бывший заместитель командира корабля по политчасти, чей экипаж насчитывает более ста человек, называется заместителем по работе с личным составом. Что более точно определяет и обязанности прежнего замполита.
Я слышал, что в России на торговом флоте собираются ввести должность судового священника. Или уже ввели. Это правильно. Ведь и прежде, при ныне низложенным, проклятом и осмеянном, на все-таки развитом социализме именно флотским замполитам приходилось выслушивать исповеди членов экипажа и отпускать им грехи.
Так произошло и в тот памятный вечер, где-то в середине января. Путина была в самом разгаре, ледовая обстановка позволяла сейнерам работать с полной отдачей. И вот ко мне в каюту после робкого стука в дверь вошел парень лет двадцати шести. Он был из новичков, я еще не успел с ним познакомиться.
— Дядьку капитане, видпустить мене додому! В мене жинка, вона вчителька в молодших класах, двое маленьких диточок, вони скучають, плачуть!
— Сидай, хлопче. И спробуй розповисти мени конкретно й докладно, що из тобою скоилось..
Наша дальнейшая беседа шла на украинском языке, поскольку русским Грицько Журба почти не владел. Кстати, услышав в ответ «ридну мову», парень поначалу не поверил собственным ушам, а затем проникся ко мне таким доверием, что выложил все приключившиеся с ним без утайки, как на духу.
Кто такие бокораши
Родом Григорий Журба был из небольшого города Вижница — столица бокорашей — карпатских плотогонов. Я бывал в этом городе, немного знал его историю. Первое упоминание о нем относится к 1158 году, он назывался тогда Городок-на-Черемоше. В 1259 году город был разрушен татаро-монголами Будулая, от него осталась только башня, т. е. вежа. Отсюда и название — Вежница, по-украински Вижница.
Журба, действительно, был главой семейства: жена, двое сыновей-близнецов. Все мужчины в его роду были бокорашами, т. е. плотогонами — прадед, дед, отец, старшие братья. И он тоже сплавлял плоты по Черемошу и Пруту, пока год назад на этой профессии власти не поставили крест. Транспортировать лес по узкоколейкам оказалось дешевле, чем по рекам. Профессия умерла в одночасье.
Другой у Григория и его братьев не было. Двое старших уехали в Прибалтику — рабочие руки требовались на ударных стройках латвийской пятилетки. А он, переоценив свои силы, завербовался на рыбный промысел Охотского моря. И вскоре стало ясно — это совсем не тот водоем, что реки Черемош и Прут. Работы парень не боялся, хотя, конечно, сплавлять плоты гораздо труднее, но и веселее, чем долгими часами шкерить минтая, стоя по колена в воде в цехе рыбообработки. А тоска по родному дому, по жене и сыновьям грызет, спать не дает…
Так что возьми себя в руки и кончай ныть! Твоя задача сейчас — освоиться в бригаде, хорошо заработать, а там посмотрим. А в свободное время заглядывай — попьем чайку, побалакаем про твои Карпаты. А хорошо знаю и люблю эти края…
Появление матроса Журбы — потомственного закарпатского плотогона на «Гуцуле», всколыхнуло в памяти события тринадцатилетней давности, показалось мне знаковым. Ведь гуцулы — коренная народность этого края. Сплав леса по горным рекам был основным занятием гуцулов наряду с горно-пастбищным скотоводством и лесным промыслом.
Грицько Журба, несомненно, принадлежал к этой автохонной группе Закарпатья. Его украинская мова, своеобразный акцент — вынос частицы «ся» перед глаголом (не я напывся, а ся напыв), «йек», вместо «як» и другие особенности говора выдавали в нем гуцула.
Так что, извините, отступление от темы будет обширным и не столько лирическим, сколко ностальгическим...
«Десант» в Закарпатье
Я действительно не раз бывал в Закарпатье, в эти края, в его людей нельзя было не влюбиться. Впервые я попал туда осенью 1967 года. Тогда я успешно сотрудничал с отделом братских литератур новой «Литгазеты» — «толстушки». Именно в этом году она стала «толстушкой», вместо четырех страниц стала выходить на шестнадцати и привлекала к сотрудничеству молодых литераторов из всех республик краев и областей.
Меня, двадцатипятилетнего поэта, в январе того года приняли в Союз писателей СССР, я был легок на подъем и, видимо, пришелся ко двору — печатали меня охотно. И осенью того же года включили в творческую бригаду, летевшую в Закарпатье.
В бригаду входили Валя Панкина — зав. отделом «братишек», Инна Сергеева — куратор Украины, поэт Роберт Рождественский со своей верной супругой Аллой Киреевой, поэтесса Тамара Жирмундская, а также самый главный юморист всея Руси, админстратор клуба 12 стульев «Литгазеты» Виктор Веселовский. А так же ураинский прозаик Радий Полонский. Мой большой друг, харьковчанин, проживший здесь, в Закарпатье лет десять и хорошо знавший эти места. Наш, так сказать, лоцман. Ну и я, грешный…
Радий Полонский
Осенний Ужгород встретил нас теплым, но пасмурным утром, пронизанным запахом кофе и глинтвейна. Выяснилось, что это своеобразная визитная карточка города. Крепчайшее, ароматнейшее кофе и глинтвейн был во всех кафе и кафешках столицы Закарпатья. В одно из них под названием «Струмок» («Ручеек») привел нас сопровождающий чиновник то ли из горкома, то ли горисполкома. И, понимая, что Витя Веселовский, Радий и я — ядро этой бригады, шёпотом сообщил, что нас ждет экзотическая дегустация закарпатский вин.
Видно, парень этот был все-таки не из горкома и горисполкома, а из более компетентной организации. Иначе откуда бы он знал, что ни Виктор, ни Радий, ни я не дегустируем ничего, кроме русской водки.
Поэтому, предвосхищая экзотику, мы приобрели пару бутылок «Московской» и несколько плавленных сырков «Дружба». Вполне джентльменский набор.Кафе «Струмок» было тесное, столика на три. Что мы там забыли? Но вдруг посетители испарились, кафе закрылось и отворилась потайная дверь, замаскированная шкафом. Повеяло холодом. Зажегся свет, и мы увидели узкую винтовую лестницу, ведущую вглубь подземелья.
Сорванная дегустация
Кафе «Струмок», как выяснилось, было всего лишь ширмой, прикрытием одного из многочисленных винных складов Закарпатья. В обширном, обшитом деревом и кафелем, хорошо проветренном подземном помещении в темноту бесконечности уходили штабеля огромных дубовых бочек, наполненных вином. А на освещенном пятачке три пустых бочки рядком лежали на боку. Внутри каждой был установлен деревянный стол и две скамьи, бокалы, фрукты. Такой себе дегустационный кабинет на шесть персон.
Красавица официантка в национальном закарпатском облачении стала угощать гостей местным токаем. Рыжий Витя Веселовский, улыбнувшись хозяйке, молча продемонстрировал ей бутылку водки и покачал головой. Та, понимающе кивнув, приложила палец к губам и больше нас не беспокоила. Мы же, наполнив бокалы. Уже собирались заняться привычным делом, как вдруг в нашу бочку буквально влетел Роберт Рождественский.
И, не говоря ни слова, опрокинул в себя два ближайший к нему бокала. Но тут следом за ним в наше «святилище» ворвалась супруга Роберта. И устроила небольшой скандальчик. Дескать, как нам не стыдно спаивать ее мужа — великого поэта. Он еще не совсем оправился от травмы, полученной в Дели, и согласился отправиться в это поездку, чтобы поправить здоровье. А тут эти алкаши!..
На поднятый ею шум сбежались все остальные участники экспедиции, мы были разоблачены, но не повержены. Поскольку никакой вины за собой не чувствовали. Он сам пришел и выпил не спросясь нашу водку. Но что-нибудь объяснять было ниже нашего достоинства. К тому же и Валя Панкина, и Инна Сергеева прекрасно знали наши с Виктором вкусы и привычки и нисколько нас не осуждали.
Позднее я поинтересовался у Валентины, что за травму получил Роберт в Индии.
Оказалось, что перебрав горячительного в гостиничном номере, знаменитый поэт вышел проветриться на балкон. И, решив что он в Москве, облокотился на поручни. А их-то и не было!В индийской столице балконы делают без ограждений, просто как смотровые площадки. И Роберт рухнул с балкона вниз головой. К счастью, номер располагался на первом этаже, а внизу была разбита роскошная индийская клумба. Так что Рождественский отделался всего лишь легким сотрясением мозга. А Аллу Кирееву, жену поэта, можно было понять в ее гневе: она переживала за его здоровье. Роберт выпить любил.
«Крест победил поганство, победит и пьянство!»
Наконец мы выбрались из этого злачного подземелья и застыли, ошеломленные красотой гор, обступивших Ужгород. С утра город был окутан туманом, сейчас же солнце развеяло осеннюю мглу, и Карпаты открылись нам во всей своей красе.
— Нет проблем, — ответил Радий. — Здесь, неподалеку, в самом сердце Карпат есть мотель. Его директор, Иван Йосипович Смерека, настоящий гуцул и мой давний приятель. При мотеле — ресторан с национальной кухней и закарпатская шашлычная — колыба.. Там можно будет и заночевать. Только паспорта нужно иметь при себе — пограничная зона, может нагрянуть патруль.
Никаких встреч или других мероприятий на сегодняшний день не планировалось. Погрузившись в такси, мы через полчаса были на месте. Называлось оно Невицкое. Позже я бывал здесь не раз. Одно из лучших мест на земле.
Мотель располагался в небольшом распадке в окружении величественных гор, густо поросших высокими карпатскими соснами — смереками. Сначала, по совету Радия, заглянули в колыбу.
Ничего подобного ни я, ни Виктор даже вообразит себе не могли. Закрпатская шашлычная была ничто иное как ухоженный сарай, вдоль которого, ближе к стене была вырыта узкая канава, наполненная пышущими жаром углями. Посетителям выдавались длинные, как рапиры, шампуры с нанизанными на них кусками парной баранины, ветка омелы и миска с белым столовым вином. Те, присев на корточки и поминутно взбрызгивая мясо вином, сами готовили себе шашлыки над канавой с углями.
Мы с радостью подключились к этому процессу. Но великолепные карпатский шашлыки не насытили нас, а только разожгли аппетит, и мы направились в мотель — в объятия гостеприимного Ивана Йосиповича, «однофамильца» карпатской сосны. Он узнал Радия и был рад незнакомым гостям. Осенью постояльцы в мотеле были редкостью.
Колыба
Просторный зал ресторана был пуст, если не считать копанию в углу зала, которая, сдвинув столики, отмечала, по-всей видимости, свадьбу. Девушка в венчальной фате, ее подруги в нарядных, но строгих платьях, мужчины все как один в смокингах, — такая вот предстала перед нами картина.
— Пить будем палинку, я угощаю.
Палинка, или сливовица, — национальный закарпатско-венгерский трижды очищенный самогон крепостью от 50 до 60-70 градусов. Пьется на удивление легко, но легкость эта обманчива — валит палинка с ног быстрее и беспощаднее, чем русская водка.
Свидетельство тому — «Памятник трезвости» в закарпатском селе Белки Иршавского района. Полное его название — «Памятник братства трезвости, заведенного от Пия, Папы 1Х, 1874». И надпись: «Крест победил поганство, победит и пьянство».
Рассказывают, что в свое время в селе, которое испокон веков славилось своим самогоном, в свое время было очень много кабаков, где хмельное продавали на только за деньги, но и за домашние продукты — мясо, сыр, картофель. Церковь, чтобы крестьяне не «утонули» в палинке, установила этот крест на сельском погосте. Говорят, сработало. Жители села, люди очень набожные, перенесли крест с кладбища в центр, к самому храму, чтобы все видели пагубность этого порока.
Любопытную историю, связанную с палинкой, рассказал нам Радий Полонский, в 50-е годы работавший в Ужгороде корреспондентом газеты «Закарпатская правда». В 1957 году он брал интервью у легендарного поэта Андрея Патруса-Карпатского, отсидевшего в ГУЛАГЕ десять лет по ложному обвинению в шпионаже и теперь реабилитированного. Ему даже за все десять лет отсидки выплатили компенсацию в сумме среднего заработка репортера той же газеты, где Патрус работал до ареста в 1946 году.
Молодой журналист понравился маститому поэту, и он однажды пригласил Радия в гости к своим родичам-лемкам, или русинам, в горное село. У Патруса был свой автомобиль — старенький, но весьма крепкий, а главное надежный трофейный «опель». На нем они и отправились в Карпаты.
Встретили их радушно, деревенская колыба работала на полную мощность, палинка лилась рекой. Дело близилось к вечеру, хозяева предложили заночевать у них — выпито было немало, а горные серпантины и в трезвом виде ночью крайне опасны, и уж по пьяной лавочке… Но упрямый Андрей Патрус настаивал на своем — ехать и всё тут. Дескать у него с утра намечена важная встреча. Ну и поехали.
«Зачекай, — сказал он, — я зараз».
«В горах темнеет моментально: минуту назад было светло и вдруг тьма — хоть глаз выколи, — вспоминает Полонский. — И я моментально заснул. Очнулся от резкого запаха палинки, когда машина уже медленно двигалась по горной дороге, тараща перед собой фары. Я было подумал, что Патрус еще добавил сливовицы, разжившись у родичей бензином. Я ошибся. Бензина у родичей Андрея не оказалось. Опель пришлось заправлять палинкой».
Возвращались мы из Невицкого пешком. Утро было прохладным, солнечным, безветренным. Пронзая башней небесную лазурь, над нами высился древнейший в этих краях замок Плохой девы, построенный в XII века, разрушенный татарами и восстановленный уже в камне в 1338 году.
С замком связано немало жутких легенд. Так, «Плохая два», она же графиня из рода Другетов, при возведении замковых стен приказывала подмешивать в строительную смесь не только яйца, но и материнское молоко и даже кровь невинных девиц. По другой легенде с башни этого замка бросилась в пропасть юная красавица которую насильно хотели выдать замуж за престарелого герцога…
А внизу, у подножья Карпат раскинулся вполне современный Ужгород — аккуратный и отсюда, с высоты совсем небольшой. Несмотря на вчерашнюю обильную выпивку, похмельем мы не страдали. На подвесном мосту через Уж Виктор вдруг стал цитировать анекдоты Даниила Хармса про Пушкина:
Даниил Хармс
Оказывается, Виктор в то время работал с архивами Даниила Хармса и готовил серию публикаций на своей 16-й странице «Литературки» «Рога и копыта». В этот я сумел ему отчасти помочь. Дело в том, что в далекие тридцатые годы в Харьков был сослан друг и соратник Хармса поэт Александр Введенский.
Там он познакомился и затем женился на Галине Викторовой. Все мы, харьковские поэты, хорошо знали эту далеко не молодую женщину: Галина Борисовна работала, кажется, корректором в редакции харьковского журнала «Прапор», которая располагалась в особняке Харьковскго отделения Союза писателей Украина по адреса ул. Чернышевская, 59.
Когда Виктор Веселовский приехал в Харьков, я представил его вдове поэта, и вскоре после этого на 16 странице «Литературки» был опубликован рад писем Хармса Введенскому — видимо, из личного архива Галины Борисовны.
«Гори, моя девочка!»
Вообще после той Закарпатской экспедиции мы крепко сдружились с Виктором. И дружба эта не меркла до моего перелета в Магадан. Редакция «Литературки» часто вызывала меня из Харькова, поручая написать очередную статью, Благодаря ей, я колесил по стране, встречался с интересными людьми, память о которых до сих пор жива в моем сердце. В кабинете Виктора я не раз присутствовал при создании стенгазеты «Рога и копыта».
Скажем, не без моего участия появился в ней Хаим Иванов из города Чугуева. Гонорар за удачные хохмы был 100 грамм волшебного напитка «Рябина на коньяке», который продавался напротив редакции, в маленькой лавке рядом с цирком Никулина.Там же я познакомился с королем розыгрышей Никитой Богословским — частым гостем Веселовского, с блестящим пародистом Александром Ивановым. А Виктор частенько и нежданно, как снег на голову, сваливался с неба в Харькове.
Однажды — тогда Веселовский вел по всесоюзному радио юмористическую программу «Опять двадцать пять» — он позвонил мне в Харьков: «Слушай завтра мою передача. Там есть кое-что о тебе. Правда, фамилию твою я немного изменил». «Редкая профессия у харьковчанина Черевниченко, — услышал я по радио голос моего друга. — Он подражает крикам молодых птеродактилей». Обхохочешься!
К сожалению, любимую миллионами радиослушателей программу «Опять двадцать пять» вскоре прикрыли. Все прогрессивное человечество готовилось к эпохальному событию — ХХУ съезду КПСС. А тут какие-то «опять двадцать пять».
Мы с Виктором не раз вспоминали нашу поездку в Закарпатье и мечтали туда вернуться. Я, признаться, летал туда несколько раз, но без него. 20 августа 1968 года мечты едва не сбылись.
Дело было так. Я уже не вспомню, с чем был связан очередной мой вызов в Москву. Так или иначе, но после трудового дня вся наша компания — Валя Панкина, Инна Сергеева, Зяма Румер, Витя Веселовский и я — расположилась в кинозале «Литературки» для просмотра очередного «контрабандного» фильма. Такие ленты проникали в Москву по дипломатическим каналам из многих стран.
Схема «контрабанды» была проста: за хорошие деньги киномеханики во время демонстрации фильма с помощью специального устройства делали его копию, которая затем переправлялась в столицу нашей родины. На этот раз это была кинокомедия чехословацкой киностудии «Баррандов» под названием «Гори, моя девочка!» Сюжет таков: в захудалом чешском городке с размахом отмечали юбилей пожарной охраны. В результате весь этот городок сгорел дотла.
Фильм, надо сказать, был сделан мастерски, и в то же время в нем присутствовала злая ирония, вызвавшая у зрителей истерический хохот и состояние какой-то подавленности. Мы с Виктором после киносеанса поднялись в буфет, выпили и решили, что от этой мерзости нас исцелит только Закарпатье. Отправились на Киевский вокзал и взяли билеты до Ужгорода с пересадкой в Киеве.
А наутро, еще в поезде услышали по радио страшную весть о том, что тысячи танков стран Варшавского договора атаковали Прагу. Вот вам и «Гори, моя девочка!» В Киеве, в полном молчании, мы с Виктором разъехались по домам — он в Москву, я в Харьков…
Последняя встреча
А затем судьба развела нас надолго. Магадан, Колыма и Чукотка, Охотское море стали новой страницей моей жизни. Встречи с друзьями прошлой жизни, в том числе и с Веселовским, были мимолетными, эпизодическими. Правда, кажется в 1976 году, будучи в отпуске, я приехал в Москву, и Виктор сказал, что со мной ищет встречи зав. собкоровской сетью «Литературки» Володя Бонч-Бруевич.
Мы встретились, и Володя повел меня к Сыру, то есть к первому заместителю главного редактора «Литгазеты» Виталию Александровичу Сырокомскому. Оказывается, Сыр меня помнил и предложил мне должность собственного корреспондента по Дальнему Востоку, включая Забайкалье и Магаданскую область.
Я не возражал, но при условии, что корпункт будет располагаться в Магадане. Сыр сказал, что корпункт был и останется в Хабаровске. Я не раз бывал в Хабаровске и, честно говоря, этот город произвел на меня гнетущее впечатление своей бюрократической упорядочностью, не уютом. В результате я отказался.
Это была наша последняя встреча. Мы выпили с Виктором по сто граммов в «стекляшке» рядом с редакцией и расстались — как выяснилось навсегда. После моего переезда в Ригу мы изредка созванивались, обещая друг другу непременно встретиться. Увы, 15 августа 1992 года Виктора Васильевича Веселовского — великого сатирика, человека большой души не стало. Гибель его до сих пор остаются загадкой. По одной из версий, он погиб в автокатастрофе, по другой — утонул. Светлая ему память!
Вместо эпилога
Такие вот воспоминания пробудила во мне встреча с гуцулом Журбой зимой 1980 года на борту дизель-элктрохода «Гуцул» в покрытом льдами Охотском море. Воспоминания, наполненные ностальгией, печалью, по-украински — журбой.
А матрос Журба, в конце концов, освоился, заслужил уважение в экипаже. Он проплавал со мной два года, после чего отбыл в свое родное Закарпатье. Как сложилась его судьба — мне неведомо. Надеюсь, что счастливо.
Дискуссия
Еще по теме
Реплик:
17
Еще по теме
Марина Крылова
инженер-конструктор
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. ЭСТОНИЯ
Журнал «Огонёк» (1980 г, №27) к 40-летию Советской Прибалтики. ЧАСТЬ III. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ
Марина Крылова
инженер-конструктор
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. ЛАТВИЯ
Журнал «Огонёк» (1980 г, №27) к 40-летию Советской Прибалтики. ЧАСТЬ II
Евгений Гомберг
Убежденный рижанин, инженер-электрик по АСУ
Как мне нищий дал денег
то, что не забывается
Ольга Шапаровская
Философ, косметолог
Личное о прошедшем времени ... Горько.
ОБЫКНОВЕННЫЙ НАЦИЗМ
КАК СОЗДАТЕЛИ RAIL BALTICA ПЫТАЛИСЬ ОБМАНУТЬ ГЕОГРАФИЮ
ПОЛИТИЧЕСКАЯ КРИТИКА
Это Вы как нерусский рассуждаете? Или Вы как русский знаете лучше, как жилось нерусским?
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО СЕРГЕЯ СИДОРОВА
Из разговора врачей(англоязычных):Ну, коллега, будем лечить или она сама загнется?!