В начале горбачёвских времен наша дружная компания, человек пять из Института Электроники Академии Наук, отправилась в круиз из Ленинграда по Ладоге – на остров Валаам и Кижи. 

Кораблик был маленький, старенький, но какое это имело значение? Мы были молоды и веселы, время перестроечное, — загорали на палубе, под копотью и сажей из трубы, и вслух читали Новый мир, "Котлован" Платонова. Точно помню, что это было июле 1987 года, травы на Валааме зеленели вовсю. 

Всего за год до этой поездки на Черном море затонул Адмирал Нахимов, погибли 423 человека. На Нахимове, кстати, была сотрудница нашей лаборатории Тамара Каралюн, ЦЕН, она спаслась среди восьмисот пассажиров. 
Я уже был в круизе и знал, что первым делом пассажирам устраивают учебную тревогу в спасательных жилетах. Жилеты обычно ярко оранжевые, и выглядит это очень живописно. Не дождавшись развлекухи, на второй день я задал взбучку капитану и объявил, что вот из-за таких как он гибнут люди.

Круиз был совершенно замечательный, восхитительная природа, речные шлюзы на рассвете, что уж говорить про потрясающую деревянную архитектуру Кижей. Экипаж  судна был интеллигентный, — лучшую часть составляли научные сотрудники и студенты, которым поездка была не по карману, и они нанимались на кораблик обслугой. Однажды на просьбу о добавке официантка в ранге не ниже доцента ответила, — «это не моя епархия».  Был еще и штатный музейный экскурсовод, который руководил: «группы выходят по порядку, — вторая, восьмая, пятая». 

На обратном пути в истоке Невы, где она вытекает из Ладоги, мы причалили у острова Орешек, напротив города Шлиссельбург (1987 году еще – Петрокрепость). 

На острове стоит крепость, где до революции содержали политических заключенных. В мае 1887 года там повесили старшего брата Владимира Ильича Ленина, Александра Ульянова с товарищами за попытку покушения на царя Александра III. Конечно, в крепости был устроен музей, куда нас и отвели на экскурсию. Получается, мы там были ровно сто лет спустя.

Историю я всегда любил и совершенно застрял в музее, закопавшись в фотографиях и фактах. Когда опомнился и выскочил наружу, оказалось, что никого из экскурсантов уже нет. Я кинулся на причал и увидел едва отчаливший кораблик. 

Пассажиры, увидев меня, закричали – «человек за бортом!». Я, хоть и не в воде, но действительно был «за бортом». Капитан дал задний ход и выглянул из рубки. Но разглядев, кто именно «остался за бортом», скомандовал — «полный вперед».

Я остался на необитаемом острове. Посреди Невы, на закате советской власти. Остров честно, без дураков, по-настоящему был необитаемым, — крепость-музей занимала его полностью, и там не было ни души, даже смотрителей. Как сказали бы англичане, — maroon. Есть у них такое слово, значит «Человек, выброшенный кораблекрушением на необитаемый остров». Вот что такое — владычица морей. Попробуйте это сказать одним словом по-русски!

На мне были рубашка и штаны, в карманах пусто. Мобильников, обратите внимание, не было даже как концепции. У Робинзона хоть были какие-то остатки кораблекрушения – «съестные припасы, одежда, плотницкие инструменты, ружья и пистолеты, дробь и порох, сабли, пилы, топор и молоток». А мне что делать?

Робинзонада моя длилась бесконечные полчаса. Откуда-то, пыхтя и фыркая, к причалу подвалил чумазый прокоптелый буксир с гордым именем «Иван Тургенев». Он оказался рейсовым и перевозил пассажиров электрички со станции Петрокрепость на другом берегу Невы в город Петрокрепость. Зачем-то с промежуточной остановкой в Орешке. Время было советское, капитан «Тургенева» вник и взял меня на борт. 

Минут через десять я уже сходил на причал овеянного Петровой славой городка. Встречал меня, — хотите верьте, хотите нет, — маршем духовой оркестр в полном составе. Сюрреализм разъяснился позже – в этот день городу исполнялось шестьсот шестьдесят четыре года. Делать было нечего, и я отправился бродить по праздничному городу,  опрашивая аборигенов — как теперь посуху из этого славного местечка добираться до Ленинграда. Самыми разговорчивыми оказались нищие на паперти местного собора, с ними я и зацепился языком. 

Мне никогда не удавалось выглядеть человеком с деньгами. В Минске, в конце девяностых, когда денег было как грязи, таксист, смерив меня взглядом сверху до низу, к полному восторгу моих сотрудников, потребовал оплату, около двух долларов, вперед. Не знаю, как я выглядел в глазах этих нищих, но один из них, проникшись, предложил мне шестьдесят копеек и полстакана семечек. И то, и другое я с благодарностью принял. 

«Когда я итожу то, что прожил, и роюсь в днях, ярчайший где», — я вспоминаю несколько событий. Например, высшую точку, в прямом смысле, — 4950 метров над уровнем моря, на Тибете. Забравшись туда на автобусе – самом высокогорном маршруте в мире, — я понимал, что выше в этой жизни мне уже забраться: автобусы не ходят, а пешком – куда там! В скобках замечу, что для круглого счета еще пятьдесят метров вверх мы все-таки дотопали. И зачем – там, на совершенно пустом плоскогорье стоял общественный сортир без крыши. 

Еще одно пиковое событие – когда Её Величество Елизавета II жала мне ладошку на открытии памятника. В этом же ряду событие – как нищий дал мне денег. Кто может этим похвастаться? А говорят, что с нищего нечего взять.    
Было в этом что-то библейское. «Блаженны нищии духом, яко тех есть Царство Небесное». Счастливы нищии духом, то есть люди, любящие делать добро, не хвалясь им, и представляющие себя великими грешниками перед Богом, — они получат Царство Небесное.

Дональд Трамп рассказывал: "было время, когда наша группа была должна девятьсот миллионов долларов. Идем мы с  другом по Пятой авеню, на углу стоит нищий с кружкой. И я сказал другу — этот нищий на 900 миллионов богаче меня". 

На автобус мне хватило тридцати пяти копеек. Там и сейчас маршрутка стоит семьдесят рублей, это центов восемьдесят. Сдачи еще на булку хватило. Минут через десять я уже рулил в Ленинград. 

Как мне потом рассказали, на теплоходике в это время бурлила и драма, и трагедь.  Дам нашей группы отпаивали валерьянкой, потом они протискивались в иллюминатор моей каюты, вылавливая мои пожитки. Юра, второй мужчина в нашей группе, торжествуя, объявил – «теперь я – хан». Верхняя палуба, с которой я уже со всей успел познакомиться, обливалась рыданиями. Нижняя злорадствовала: «Женя очень хотел выделиться, — и выделился». 

Как широко известно, вся Нева в длину – шестьдесят километров, два часа корабельного ходу. Автобусу хватает часа. Хорошо синхронизировавшись, я выскочил из автобуса ровно в тот момент, когда кораблик приближался к пристани. Насвистывая, слегка вприпрыжку я шел по причалу, к полному восторгу верхней палубы. И когда все сходили на берег, я еще успел подняться на борт в столовую, — обед-то мне был положен!
 

первоисточник: