В 1894 г. крестьянские платежи составляли 55,1%, а в 1904 г. — 41,2% всех поступлений в Департамент окладных сборов. В Суджанском уезде Курской губернии все податное обложение крестьянского хозяйства составляло от 27,4 до 43,1% от доходности с десятины, причем на долю выкупных платежей приходилось от 16,3 до 25,7%. В Московской губернии доля выкупных платежей составляла около 60% от всех прямых налогов на крестьянство. Это — в среднем, но были уезды с гораздо более высокими показателями. Например, в Серпуховском уезде на долю выкупных платежей приходилось 73% от всех прямых налогов.
 

Сильный удар по благополучию крестьян наносила вынужденная товарность их хозяйств, когда для уплаты податей крестьянин осенью продавал свой хлеб кулаку и скупщику по дешевой цене, а зимой и весной обратно покупал его, но уже гораздо дороже.

В результате, на этой залоговой операции крестьяне теряли около 20% средств. Например, в 1885 г. потери составили от 90 до 135 млн рублей. Конкретный механизм данной операции раскрыл минский уездный предводитель дворянства Н.Г. Матвеев:
 
Анализируя сложившуюся ситуацию, Особое совещание предположило:
 
Итак, если в среднем на каждого едока по 50 губерниям Европейской России в 1891 — 1895 гг. было высеяно 65% от уровня 1861 — 1865 гг., то в Средне-Земледельческом районе — 56%. Если в среднем на каждого едока по 50 губерниям Европейской России в 1891— 1895 гг. было собрано 88% от уровня 1861 — 1865 гг., то в Средне-Земледельческом районе — 63%.
 
Сложившуюся ситуацию можно проиллюстрировать на примере Сурожского уезда Черниговской губернии. Валовой сбор ржи составлял здесь 1 916 000 пуд., а за вычетом на посев — 1 580 000 пудов. Потребности населения уезда были равны 1 810 000 пудов. В итоге недочет — 230 000 пуд., а с расходом на винокурение — 480 000 пудов. И это без учета налогов и затрат на корм скоту.

В Ветлужском уезде Костромской губернии в 1900 г. при самом хорошем за 10 лет урожае население земледельческого района уезда (бывшие государственные крестьяне) получило после всех расходов только 94 679 руб., то есть по 2 руб. чистого дохода на наличную душу, а в районе с лесными промыслами у бывших помещичьих крестьян возник дефицит в размере 288 860 руб. 20 коп. на продовольствие и 163 830 руб. 31 коп. на уплату повинностей, а всего — 452 690 руб. 51 коп., или около 6 руб. на наличную душу.
То есть
На наш взгляд, этот процесс давления нужды на мотивацию перехода крестьянства к промысловой деятельности преломлялся через его социальное расслоение. То есть нужда одновременно дифференцировала крестьян и гнала их на заработки.

Это подтверждается тем фактом, что процент промысловых крестьянских хозяйств падает пропорционально их лошадности. Так, в Камышинском уезде Саратовской губернии среди хозяйств без рабочего скота насчитывалось 90,9% промысловых хозяйств, с 1 головой рабочего скота — 70,8%, с 2 головами — 61,5%, с 3 головами — 55%, с 4 головами — 58,6%, с 5 и более головами — 46,7%. В трех уездах Нижегородской губернии безлошадные давали 54,5% дворов с отхожими заработками, а все остальные — по 21—23%

И.О. Костин также писал, что в Макарьевском уезде Костромской губернии на заработки работники уходили только «при остающемся в доме отце».
 
Авторы записки Московского губернского комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности зафиксировали интересную зависимость отхода крестьян от их обеспеченности землей:
При двухдушевом наделе, если семья не бросала обработку земли, она попадала в ловушку: не могла кормиться с такого надела и не могла отпустить кого-либо на сторонние заработки, ибо тогда было бы некого оставлять при земле. Отсюда следует, что нуждающиеся крестьяне уходили на заработки не всегда, а только при сочетании определенных обстоятельств: при бедности, избытке рабочих рук и возможности покинуть свое домохозяйство.

Итак, в крестьянской экономике России конца XIX — начала XX в. возник крайне сложный и противоречивый комплекс факторов аграрного производства, низкий уровень развития которых препятствовал становлению эффективного сельского хозяйства и, одновременно с этим, приводил к возникновению депрессивной модели экономических отношений в русской деревне. Итоги хозяйствования большинства крестьян в целом сводились к их материальной необеспеченности, то есть к ситуации, при которой расходная часть крестьянских бюджетов намного превышала доходы земледельцев от ведения хозяйства на надельной и арендованной земле. 

Ещё раз возвращаясь к началу серии, таким образом жило 4\5 всей империи. Мы не раз еще вернемся в будущем к этой зловещей цифре. 4\5 населения — парии, не участвующие в товарных отношениях, не имеющие ни малейшей возможности самостоятельно изменить собственное бедственное состояние. И вот в таких авгиевых конюшнях начал свои реформы Столыпин, эстафету у которого перехватили уже «комиссары в пыльных шлемах». Про эти две волны реформации в деревне — в следующей заметке.