---

Продолжение. Смотри ➤ Часть 1

---

Сохранилось множество высокопарных заявлений и публицистических выступлений, уверяющих, что на рубеже 19-20 столетия монархия рассматривала крестьянство, как свою опору. В 1893 г. министр финансов Витте даже  заметил, что цесаревич «относится в высокой степени милостиво к крестьянским интересам и считает их первенствующими»

В отчете государственного контролера Т. И. Филиппова за 1896 г. прямо указывалось на то, что «платежные силы сельского населения находятся в чрезвычайном напряжении». Напротив этих слов царь написал: «Мне то же кажется». С образованием же особой комиссии по крестьянскому вопросу император считал нужным «повременить»... 

В сентябре 1901 г. в Компьене царь говорил французскому президенту Э. Лубе «о необходимости земельной реформы», заверяя его, что «давно думает об этом». В январе 1902 г. монарх таки учредил под председательством Витте Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Хотя Витте всячески преувеличивал роль Особого совещания, в действительности, собрав обширный материал, оно за 3 года так и не разработало ни одного реального проекта.

В марте 1905 г. Особое совещание Витте было закрыто и вместо него образовано под председательством Горемыкина Особое совещание о мерах к укреплению крестьянского землевладения. Для ускорения аграрной реформы 6 мая 1905 г. Николай II учредил Комитет по земельным делам и преобразовал Министерство земледелия и государственных имуществ в Главное управление землеустройства и земледелия (4 марта 1906 г. Комитет по земельным делам был преобразован в Комитет по землеустроительным делам при Главном управлении, а на местах началось создание губернских и уездных землеустроительных комиссий). 
 

Пишу про это так подробно, чтобы показать, что только общая постановка вопроса об аграрной реформе заняла 10 лет. А в это время «опора монархии» выглядела ну совсем не празднично. 

Я сейчас приведу цифры, которые обычно в анализе жизни деревни не фигурируют:

Крестьянский суицид 

Для жителей русской деревни конца XIX — начала XX в. отношение к самоубийству в целом было созвучно с позицией православной церкви. Это подтверждают и этнографические источники. Среди крестьян самоубийство считалось тяжким, «смертным» грехом и объяснялось дьявольским наваждением («грех попутал»). По суждению ярославских крестьян самоубийство есть тяжкий грех, который совершается под влиянием нечистой силы, а душа самоубийцы поступает в распоряжение дьявола. Погребение самоубийц в деревне, согласно церковным постановлениям, совершалось без церковного отпевания, могилу располагали за кладбищенской оградой и крест на ней не ставили

И при всём при этом:

Имеющиеся статистические данные дают основание утверждать, что в конце XIX — начале XX в. происходит рост числа самоубийств. Так, в России с 1870 по 1908 г. общее их количество увеличилось в 5 раз, а к 1910 — почти удвоилось. По данным статистики уровень самоубийств в Европейской части России вырос с 2,1 случая на 100000 населения в 1905, до 2,6 в 1907, 3,3 в 1910 и до 3,4 в 1912 г.

По подсчетам доктора Жбанкова за 1905—1909 гг. из 9510 случаев самоубийств крестьяне составляли 57,3%, высшие и богатые классы — 11,5%, учащиеся — 10,7%, чиновники — 7,7%, армия и полиция — 7,5%. Более точная статистика по Петербургу за 1911 г. дала еще более красноречивые результаты; из общего числа самоубийц крестьяне составляли 78,14%, дворяне —7,71%, мещане — 11,74%, купцы — 1,53%, духовенство — 0,21%, иностранные поданные — 0,71%

****

И в это самое время сами монархи грабили «опору монархии»  вдумчиво и качественно. Ниже будет приведены документальные свидетельства, что на всевозможные налоги и сборы у крестьян уходило до 70% от урожая. То есть монархия к крестьянину относилась, как деревенский кобель — вспоминала о своей «опоре»,  когда требовалось задрать лапу и помочиться. В остально крестьянские беды и проблемы были великодержавной власти глубоко по барабану.

По данным «Комиссии Центра», с 1870 г. по 1900 г. площадь сельскохозяйственных угодий в Европейской России увеличилась на 20,5%, земледельческое население — на 56,9%, а количество скота — всего на 9,5%. 

В результате, исследование той же комиссии показало, что за 40 лет площадь надельной земли по сравнению с численностью населения уменьшилась весьма существенно. Если в 1860 г. количество десятин надельной земли на 1000 душ обоего пола составляло в среднем по 50 губерниям 2308, то в 1900 г. — уже 1298, то есть уменьшение произошло на 43,7%. 

Картина выглядит еще более катастрофичной при рассмотрении этого уменьшения по регионам: Северный район — 37,1%, Северо-Восточный — 38,4, Восточный — 48,2, Юго-Восточный — 59,1, Средне-Приволжский — 38,2, Средне-Земледельческий (Юго-Восточная группа) — 42,7, Средне-Земледельческий (Северо-Западная группа) — 40,5, Средне-Промышленный — 33,8, Прибалтийский — 32,7, Северо-Западный — 53,3, Юго-Западный — 50,5, Малороссийский — 42,5, Новороссийский — 58,8%.

При этом площадь посева на 1000 душ обоего пола сократилась в среднем по 50 губерниям на 33,7%. По регионам: Северный район — 29,5%, Северо-Восточный — 19,8, Восточный — 40,8, Юго-Восточный — 21,0, Средне-Приволжский — 34,9, Средне- Земледельческий (Юго-Восточная группа) — 46,4, Средне-Земледельческий (Северо-Западная группа) — 43,7, Средне-Промышленный — 34,9, Прибалтийский — 0, Северо-Западный — 29,1, Юго-Западный — 29,9, Малороссийский — 42,3, Новороссийский — 26,7%. Возникший дефицит земли сразу же сказался и на других душевых показателях.

Несмотря на увеличение сборов зерна с десятины и возможное повышение урожайности (что было поставлено «Комиссией центра» под сомнение) сбор всех хлебов на 1000 душ обоего пола с надельных земель по 50 губерниям уменьшился на 12,1%. По регионам: Северный район — 6,9%, Северо-Восточный — +23,4, Восточный — 28,2, Юго-Восточный — +8,2, Средне-Приволжский — 22,8, Средне-Земледельческий (Юго-Восточная группа) — 31,0, Средне-Земледельческий (Северо-Западная группа) — 37,7, Средне-Промышленный — 16,4, Прибалтийский — +4,6, Северо-Западный — 2,8, Юго-Западный — +5,1, Малороссийский — 9,8, Новороссийский — +37,0%. В целом, сбор всех хлебов и картофеля (при увеличении сбора картофеля на 133,9%) на 1000 душ обоего пола с надельных земель по 50 губерниям уменьшился на 5,6%20, что свидетельствует об ухудшении качества питания крестьян в рассмотренный период

По данным «Комиссии центра» (высочайше учрежденной 16 ноября 1901 г. комиссии по исследованию вопроса о движении с 1861 г. по 1900 г. благосостояния сельского населения среднеземледельческих губерний, сравнительно с другими местностями Европейской России), размеры крестьянских наделов в большинстве регионов Европейской России не соответствовали потребностям сельского населения. При сопоставлении среднего количества собираемых продовольственных полевых продуктов за исключением семян (1 521 505 тыс. пудов) с числом сельского населения в 1900 г. (91 400 тыс. душ обоего пола) при учете годовой нормы продуктов в 20 пудов получается, что количество продуктов на душу обоего пола составляла только 16,6 пудов, то есть на 17,0% меньше указанной нормы. По регионам уменьшение было следующим: Северный район — 51,5%, Северо-Восточный — 20,5, Средне-Приволжский — 21,0, Средне-Земледельческий (Юго-Восточная группа) — 11,5, Средне-Земледельческий (Северо-Западная группа) — 40,0, Средне-Промышленный — 46,0, Прибалтийский — 22,5, Северо-Западный — 38,0, Юго-Западный — 31,5, Малороссийский — 32,5%.

Только в трех районах отмечалось превышение нормы: Новороссийском — 89,0%, Восточном — на 26,5%, Юго-Восточном — на 22,5%.
 
Количество лошадей в расчете на один крестьянский двор уменьшилось с 1,75 в 1882 г. до 1,5 в 1900—1905 годах. В Ветлужском уезде Костромской губернии в 1901 г. на одну десятину пара приходилось только 2,27 голов скота (в переводе на крупный). Следовательно, она получила чуть более 820 пудов навоза (при норме в 2400 пудов), а в лесных волостях еще меньше из-за потерь при работах в лесу.

Обеспеченность населения Европейской России лошадьми с 1896—1900 гг. по 1911—1914 гг. упала с 20,2 единиц на 100 чел. до 17,6, крупным рогатым скотом — с 32,1 до 25,0, овцами — с 48,8 до 32,3, свиньями — с 12,6 до 10,5 единиц на 100 человек. Эту тенденцию можно показать и на местных примерах. Так, в Клинском уезде Московской губернии процент безлошадных дворов в 1896 г. был равен 26,2%, в 1901 г. — уже 32,9%. Хозяйства, не имевшие коров, в 1896 г. составляли 19%, а в 1901 г. — 27,2%.

При этом надо учитывать, что физические качества рабочего скота не улучшались, а постоянно ухудшались. В 1912 г. большинство полномерных лошадей являлись негодными для использования их с полной нагрузкой. Причем за четверть века их состояние ухудшилось почти в полтора раза. В 1897 г. около 40% армейских лошадей находились на излечении. Низкорослость и слабость русских лошадей приводила к тому, что в России на 100 десятин посева требовалось больше лошадей, чем в Западной Европе.

Положение мог спасти лишь переход к травопольной системе, но распашка пастбищ и стагнация поголовья скота на единицу пашни окончательно сделали его неосуществимым. В России весь XIX в. под давлением возраставшей плотности населения происходило наступление наступление пашни на пастбище: в 1866 г. площадь пашни Европейской России составила 88,8 млн дес., а в 1901 г. — уже 120,3 млн дес., то есть площадь пашни возросла на 35,5%. В результате соотношение кормовой и посевной площадей не соответствовало норме. Например, в Нижегородском уезде в начале XX в. луга составляли лишь 20% всей пашни30. Данный процесс прогрессировал даже в южных губерниях. Так, в Оренбургской губернии в 1887—1891 гг. в среднем засевалось в год 971 652 дес., в 1892—1896 гг. — 1 021 260, в 1897—1901 гг. — 1 383 298 десятин.

В рамках полноценной системы для удобрения 1 дес. пашни требовалось около 2400 пудов навоза или 6—7 голов крупного рогатого скота (или 4—5 лошадей), тогда как в большей части Европейской России на одну десятину пашни в 1866 г приходилось 1,75 головы всего скота (с пересчетом мелкого скота на крупный), а в 1912 г. — 1,78 головы. Сделанный Островским расчет показал, что к концу 1880-х гг. потребность животноводства в пастбищах достигла 70 млн десятин, а со всеми поправками на недоучет скота — 81 млн десятин.

Однако площадь выгонов для 46 губерний составляла всего 33,2 млн десятин. В итоге дефицит при потребности в 70 млн дес. составлял 36,8 млн дес., а при потребности в 81 млн дес. — 47,8 млн десятин.

Поэтому в Европейской России почти повсеместно 1,5 дес. луга должна была кормить 2 головы скота, а не одну, и соответственно использование всего имеющегося навоза могло дать на десятину пара менее 40% положенной 2400-пудовой нормы. Например, в Нижегородском уезде, по докладу уездной управы, «около трети надельной пашни совершенно не удобряется, а удобряемая часть навозится очень слабо, именно — ежегодно менее половины парового поля при увале в 70 возов на десятину. На одно и то же поле удобрение попадает не ранее, чем через 6 лет. Земли арендуемые в большинстве случаев не удобряются вовсе».

В Клинском уезде Московской губернии по докладу местного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности удобряемость полей составляла 40%.

В результате во многом по этой причине урожайность зерновых в России была в 3—4 раза ниже, чем в Канаде и США, в 2 раза ниже, чем в Германии, Дании, Голландии и Англии. Последствием этих обстоятельств стала стагнация зернового производства в Северном и Центральном Европейском районах. Следует также учитывать, что травополье снижало расход рабочей силы, а, следовательно, увеличивало аграрное перенаселение, что при неразвитости промышленности утяжеляло положение крестьян. Возможно, именно поэтому крестьянские общины без особого энтузиазма относились к внедрению новой системы.
 

Кроме того, надо учитывать, что одним из результатов реформы 1861 г. стала деформация крестьянских наделов, выразившаяся в резком сокращении их абсолютных размеров (до 20%), переносах, потере наиболее ценных лесных и луговых участков.

На примере Петербургской губернии видно, что для подстоличных крестьян тяжелейшим последствием реформы стала отрезка крестьянской земли, составившая в среднем по губернии около трети от ее дореформенного количества. И, как показал анализ величины платежей, приходившихся на десятину удобной земли до и после реформы, сокращение наделов в губернии заметно опережало процесс сокращения платежей, в результате чего их средняя величина, приходившаяся на десятину удобной земли, выросла на одну пятую часть. Это приводило к существенному сокращению хозяйственных возможностей крестьян.

Подобная ситуация сложилась в большинстве регионов Европейской России. Так, в Костромской губернии площадь крестьянского землепользования при освобождении сразу сократилась, так как по уставным грамотам крестьяне получили в наделе по 6 десятин на ревизскую душу, а раньше пользовались гораздо большей площадью, излишки которой были отрезаны владельцам. Земли, поступившие в надел, были хуже, чем у помещиков.

Между угодьями не возникло нормального соотношения: образовался недостаток покосов и выгонов в сравнении с запашкой, что неуклонно вело к недопроизводству навоза и оскудению земли. По данным П.И. Лященко, отрезки крестьянских наделов в Полтавской и Екатеринославской губерниях составляли около 40% от дорефоменного крестьянского землепользования, в Харьковской — 31, в Черниговской — около 25%.
 
Тенденция малоземелья присутствовала в Европейской России и в начале XX века. Так, плотность сельского населения на одну квадратную версту в 1913 г. в Центрально-Черноземном районе составляла 64 чел., а в Малороссийском районе — 66 человек. В это же время в традиционных районах прихода сельхозрабочих плотность сельского населения была следующей: Нижне-Волжский район — 12 чел., Средне-Волжский — 41, Предкавказский — 24, Новороссийский — 39 человек. На одного сельскохозяйственного работника мужского пола в центре Европейской России приходилось 3 десятины посева, а на юго-востоке — 8 десятин. В результате 11 губерний юго-востока имели потребность в дополнительных рабочих в размере 500 тыс. человек.

Наиболее полное представление о динамике малоземелья дают сведения об обеспеченности сельского населения Европейской России посевами. Так в 1897 г. на 81,4 млн чел. приходилось 61,9 млн дес., то есть по 0,77 дес., а в 1913 г. на 109,4 млн чел. — 73,1 млн дес., то есть уже по 0,67 на 1 человека.

Зависимость интенсивности отхода от количества и качества надельной земли присутствовала и в этот период. В «Обзоре Тульской губернии за 1901 год» отмечалось, что «отхожие промыслы являются необходимым подспорьем в домашнем быту, особенно в уездах с худшим качеством почвы». В таком же обзоре Нижегородский губернатор докладывал, что «отхожие и кустарные промыслы... имеют весьма широкое распространение в губернии, обусловливаемое главным образом образом малоземельем и малоплодородностью почвы». В Московской губернии в 1902 г. малоземелье заставляло более 20% крестьянских семей совершенно не заниматься земледелием, а более половины мужского населения остальной части — посвящать промыслам круглый год.

В Воронежской губернии в 1911 г. из 100 безземельных крестьян промыслами занимались 49 чел., из имевших земли до 5 дес. — 30 чел., от 5 до 15 дес. — 20, от 15 до 25 дес. — 18, свыше 25 дес. — 13 человек.

Анализ сведений о хозяйственном положении посетителей Никитовского ночлежно-продовольственного пункта в 1912 г. показывает, что у 30,6% посетителей не было ни земли, ни лошадей, у 9% имелась только усадьба. 20,9% посетивших пункт, хотя и владели землей, но в мизерном количестве и не имели лошадей. Владели 3—5 десятинами 9,1%, 6—15 десятинами — 9,6, свыше 15 десятин — 1,9%. Таким образом, около 60% отхожников этого пункта в той или иной степени не имели средств производства.

****

Серьезную проблему для русских крестьян представляли высокие цены при покупке и аренде земли.

С 1883 по 1900 г. в 44 губерниях крестьянство приобрело при посредстве Крестьянского поземельного бацка 4 млн 399 тыс. 500 десятин, что составило всего 3,9% от всей надельной земли, между тем как рост сельского мужского населения за это время составил 37%. При этом «покупная цена земли, приобретаемой при содействии Крестьянского Банка» во многих местностях держалась «...выше среднего уровня».
 
Опираясь на большие земельные владения (36,2% всех крестьянских и частновладельческих земель) и внешнюю рыночность (помещики продавали 50% своей продукции), используя нужду крестьян в земле, их прикрепленность к общине, аграрное перенаселение, налоговый гнет, снижение цен на хлеб, сохранившиеся возможности и традиции внеэкономического принуждения, помещики создали отработочно-арендную систему.
 
На каких условиях осуществлялась испольная обработка земли, хорошо видно из письма крестьян села Сотницкого Курской губернии:
В результате такого соединения архаической эксплуатации и рынка произошло превращение продукта непосредственного производителя-издольщика в меновую стоимость, что дало мощнейший импульс росту нормы его эксплуатации: земельная рента без каких-либо существенных изменений в технологических основах производства имела тенденцию вздуваться все выше.
Следует отметить еще одну важную закономерность. При увеличении аренды частных земель целыми общинами или союзами этих общин на более или менее продолжительные сроки количество разорившихся крестьян, а, следовательно, уходивших на промыслы, снижалось по сравнению с теми общинами, в которых практиковалась аренда в розницу. Это происходило, потому что при соперничестве крестьян за аренду цена участка повышалась, кулаки снимали земли больше, чем нужно, и затем сдавали ее в субаренду, что опять вело к росту цен на участки

В связи с этим некоторые современники главной причиной оскудения крестьянских хозяйств в Центральном Черноземье считали даже не выкупные платежи или тягости земских и мирских сборов, а высокую наемную плату за землю, недостающую для образования обеспечивающего хозяйство участка. Особенно это касалось дворов с одним и двумя душевыми наделами, у которых выкупные платежи были меньше, но зато наемная плата за землю — значительно больше.

Если двор с тремя душевыми наделами платил только 15 руб. выкупных платежей, то с двумя наделами — 10 руб. выкупных платежей и 24 руб. за аренду земли, с одним наделом — 5 руб. выкупных платежей и 48 руб. за аренду. Дальше происходило следующее: плата за аренду всегда взыскивалась строго и «безнедоимочно».
В связи с этим закономерен вопрос о том, зачем крестьяне шли на арендование земли на столь тяжелых условиях? Помимо мотивации, связанной с нехваткой земли, они руководствовались и соображениями семейного плана. Вернее сказать, эти факторы были тесно переплетены. Рост отхожих промыслов приводил к семейным ссорам и, в конце концов, к семейным разделам, которые резко понижали эффективность разделенных хозяйств.
 
В 1909 г. при биологической норме выживаемости в 15—19 пуд. основных хлебов на человека почти половина российского крестьянства, именно в центре страны, не могла не то, что вести успешное капиталистическое хозяйство, но и вообще нормально существовать. И это было неизбежно, если учесть, что, по данным еще середины 70-х гг. XIX в., из суммы всех сборов в 208 млн руб. (повинности с земель — 23 330,0 тыс. руб., платежи крестьян за земли — 94 681,111 тыс. руб., повинности, взимаемые подушно, — 90 000,0 тыс. руб.) только 13 млн руб. приходилось на земли частных владельцев84. Например, в 1902 г. на 1 десятину крестьянской земли в Горбатовском уезде Нижегородской губернии приходилось 33,4 коп. налогов, тогда как на 1 десятину дворянской земли — 12,6 коп., а казенной — 9 копеек

В 1901 г. в Ветлужском уезде Костромской губернии крестьяне уплачивали все земельные платежи с десятины в размере 1 руб. 2 коп., а землевладельцы — 8—10 копеек. Даже после вычитания 50 коп. выкупных платежей крестьяне платили больше, чем частные владельцы, в 5—6 раз. Причины такого положения, по мнению Ветлужского уездного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности, состояли в следующем:
 
В результате ежегодные переплаты казне по Костромской губернии составили 546 201 руб., то есть на 41,3% больше банковской оценки. А всего По всей России только за первые 20 лет казна получила более 40 млн руб. чистого барыша

В Оренбургской губернии в 1901 г. на одну крестьянскую десятину (если крестьянин вносил выкупные платежи) приходилось 45,49 руб. казенных и земских сборов, башкирскую — 3,25 руб., казацкую — 0,62 рубля. На одну мужскую душу насчитывалось всех платежей и повинностей: у крестьян — 4,25 руб. при среднем количестве надельной земли в размере 5,3 дес.; у башкир — 2,67 руб. при 25,5 дес.; у казаков — 2,23 руб. при 25,9 десятин

Что касается местных примеров доходности крестьянского хозяйства в натуральных и денежных величинах, то в Темниковском уезде Тамбовской губернии сбор крестьянского хлеба колебался от 11,5 пуд. ржи на наличную душу в урожайный 1900 г. до 4,6 пудов в неурожайный 1901 г. при среднем сборе в 10 пудов. Исходя из того, что средней минимально необходимой нормой было 14 пуд., возникал дефицит зерна, который надо было докупать. И это притом, что на каждый двор в среднем ложилась денежная налоговая повинность в размере 10 руб., которая покрывалась только подсобными промыслами и занятиями

В 1901 г. в Корочанском уезде Курской губернии на 1 десятину надельной земли только прямых и косвенных казенных налогов приходилось 5 руб. 50 коп. при средней доходности десятины в 11 рублей.

Комментируя такие катастрофические результаты хозяйственной деятельности, помещик М.С. Балабанов указывал:
 
В Ветлужском уезде Костромской губернии в 1901 г. каждый крестьянский двор за год в среднем уплачивал прямых и косвенных налогов 27 руб. 41 коп., то есть 35% оценки личного труда крестьянина. При этом акциз на вино составлял 14 руб. 69 коп., выкупные платежи — 6 руб. 55 коп., земский сбор — 3 руб. 5 коп., мирской сбор — 3 руб. 3 коп., государственный поземельный налог — 9 копеек

В Нижегородской губернии весь валовой доход среднего крестьянского двора от полеводства и скотоводства за вычетом продуктов, идущих на обсеменение полей, прокорм скота и аренды земли равнялся в переводе на деньги 99 руб. в год. На содержание семьи в год нужно было потратить 158 руб. 88 копеек. К этому следует прибавить сумму налогов и недоимки по ним, которые составляли около 64 руб. на двор. В итоге видно, что «крестьянский надел в Нижегородской губернии, даже при дополнении его арендой, не обеспечивает крестьянскую семью».

Это приводило к огромному дефициту крестьянского бюджета, покрыть который без посторонних заработков было невозможно. В Горбатовском уезде этой губернии средняя доходность надельных земель составляла 3 руб. 61 коп. на 1 десятину, или 13 руб. 12 коп. на все угодья, а налоговая нагрузка на двор — 4,6—5,0 руб. прямых налогов и 10—11 руб. всех налогов.

В Нижегородском уезде чистая доходность надельной земли средней крестьянской семьи (6,25 дес.) была равна 16 руб. 85 копейкам. Окладные сборы составляли 19 руб. 18 коп. на двор, недоимки — 6 руб. 61 коп., расходы на продовольствие — 57 рублей. Следовательно, у двора не хватало 65 рублей. Дефицит в крестьянском бюджете в Семеновском уезде Нижегородской губернии был еще больше — 125 рублей.

В Московской губернии крестьянская семья со среднего надела в 9 дес. получала 45 руб. чистого дохода. На уплату прямых налогов у нее уходило 22 руб. 50 коп., а всех налогов, считая и косвенные, — около 70 рублей. Таким образом и здесь «крестьянские надельные земли обременены платежами значительно выше той меры, которая может быть допущена без ущерба для успешности сельскохозяйственного производства».

Наиболее тяжелая ситуация сложилась в хозяйствах крестьян Средне-Земледельческого и Восточного районов. Именно здесь в 1890-х гг. начался стремительный рост недоимок по окладным сборам: в Средне-Земледельческом (Центрально-Черноземном) в 1891—1895 гг. он составил 122% к окладу, в 1896 г. — 127, в 1897 г. — 161, в 1898 г. — 177%; в Восточном в 1891—1895 гг. — 236% к окладу, в 1896 г. — 201, в 1897 г. — 190, в 1898 г. — 232%.

Во всех других районах недоимки составляли от 7 до 86% к окладу. Кроме того, государственных расходов на 1 жителя в этих регионах меньше всего приходилось: в Средне-Земледельческом районе — 40 коп., а в Восточном — 49 копеек. При этом государственные доходы с губерний Средне-Земледельческого района превышали государственные расходы на эти территории в 2,5 раза, уступая по нагрузке только Прибалтийскому району (в 2,6 раза).

Реализацию данной тенденции проследим на примере Орловского уезда. По данным экономической комиссии местного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности, в 1901 г. чистый доход крестьян Орловского уезда со своих земель был равен 1 258 512 рублям. При этом по ведомостям Казенной палаты следовало заплатить налоги и другие платежи в размере 415 017 руб. или 33% от чистого дохода. Из них: государственный поземельный налог — 10 703 руб., выкупные платежи — 237 676 руб., земский сбор — 56 589, волостные сборы — 37 998, сельские сборы — 58 634, страховые платежи — 13 417 рублей.
 

Вместе со всеми косвенными налогами налоговая нагрузка на крестьян составляла почти 70% от чистой доходности их земли

Самой тяжелой нагрузкой были выкупные платежи крестьян, так как, с одной стороны, они изначально не соответствовали стоимости земли, а с другой стороны, возрастали за счет уплаты процентов на ссуду государству104. В начале 1870-х гг. платежи крестьян за землю составляли 94 млн 681 тыс. 111 руб. (49% всех сборов с крестьян).

В 1902 г. выкупные платежи составили 90 млн руб. — более трети тех денег, которые крестьяне получали от экспорта хлеба.