Это выражение до отвратительного истаскано и замусолено. Им принято злоупотреблять, когда преставляется какой-нибудь известный старец, многолетней популярности персонаж, или наоборот, забытый и только к смерти вспомненный любимец.

«Ушла эпоха», бряк языком, до ухода эпохи следующей. Люди ведь смертны, знаменитые в том числе. Собственно, вместе с каждым умирает целая эпоха и целый мир, вне зависимости от степени прославленности в этом самом миру. В какой-то степени это выражение уместно при упоминании любой смерти.

Между тем, существуют, временно, как и все на земле, но навечно в истории, персонажи, чей уход из человечества действительно олицетворяет конец определённой метафизической стадии, на которой это человечество существовало. Не столь уж важна степень их известности; важно то, что, быть может даже отошедшие от дел, уходя, они закрывают определённую дверь, которой никогда более не суждено открыться.

Я знаю уже три таких ухода.
 

Первый случился в 1998 году, весной, хотя мир узнал о нём лишь летом. Скончался Карлос Кастанеда.

Хорошо помню это ощущение, когда весть о смерти человека ставит точку в понимании времени, а не в размышлениях о нём.

Тогда ушёл последний гуру магической эпохи, цветастый, сумеречный, путаный, огромный, в складках динозаврического величия своего уносящий хоть Моррисона, хоть фестиваль Вудсток, хоть Жанну Д’Арк, хоть весёлого и дурковатого Тимоти Лири.

Хотелось ему тогда этого или нет (я думаю, ему это было попросту безразлично), душа его не рассеивалась, как дым, со всегдашней зыбкостью, но покидала мир мерной маршевой поступью мамонта.

Земля сотрясалась от этой поступи, потому что уходил её Последний Маг — уходил тот, кто был способен распространить своё магическое ощущение на огромные человеческие массы, тот, кто был способен дать им почувствовать опасную и чарующую зыбкость бытия.

Кто-то пишет, что в последние годы он злоупотреблял этим. Кто-то пишет, что он злоупотреблял жеванием кактуса. Ну, возможно. Как заметил кто-то проницательный, придумал ли Кастанеда свою историю или она с ним действительно случилась, — в любом случае мы имеем дело с мастером невероятного уровня.

И вот этот самый уровень обрушился на головы смертных, как скала. Последний Маг закрыл трещину между мирами. Остались пафосные рассказы дурнушек, неизбежные сплетни недопосвящённых, краденые чеки из корзины и побрякушки нью-эйджа.
 

Хорошо помню и второй раз, когда сказать «ушла эпоха» означало ни разу не быть пошлым. Ушёл Последний Вождь, последний философ на троне. Фидель Кастро скончался осенью 2016.

Пока он был, я был спокоен. Я знал, что и в отведенное мне не самое блестящее время рода людского существует безусловно титанический человек. В горьковском, карлейлевском, ницшеанском, в том же самом кастанедовском смысле.

С этим уходом стало совершенно ясно, что в новом мире, управляемом тенями Иблиса, больше не будет места для мудрости и благородства.

Организовать, бесплатно и безо всякого пиара, лечение в своей стране чернобыльских детей — какой современный политик способен на подобный жест? Увы, это жест исчезнувшего человека. Такие, как он, остались лишь на картинах Эль Греко.
 

Он виделся мне утёсом человечества, сребробородым Марком Аврелием на новый лад. Последние записи его, глубокого старика, разили окружающее, попадая в самые важные, ключевые точки.

Я читал их и не верил, что такое возможно: древний, хитрый, искушённый политик — с таким широким, футуристическим горизонтом.

Будущее, не всем понятное ещё, живое, животрепещущее, рассветно тёплое, как птенец на ладони, будущее жило в нём и говорило через него, человека середины двадцатого, помнившего ещё цезарей Никиту и Леонида.

И вот он ушёл, оставив нас в полном безвременьи, погоняемых чучелками, делегированными пустотой.

Будущее же не случилось.

И как с уходом Последнего Мага оказался закрыт путь индивидуального спасения, так Последний Вождь закрыл коллективный путь.

Вроде бы, закрывать более было уже нечего. «В реально обращённом мире истинное есть момент ложного», говаривал умник Ги Дебор. Но даже там, где не существует истина, есть место человеческому величию.

И последним должен был уйти Великий Артист.
 

Были и есть лицедеи хорошие, есть плохие, но все они были просто лицедеи. Однако был, теперь только был уже, Рутгер Хауэр, много более чем лицедей.

Лучший исполнитель всех времён и народов, тонкий интеллектуал, отрицавший Голливуд как явление, скучающий гений, священный монстр, демонстративно ушедший от коммерческого засилья в кинематограф категории «В», истый мастер от бога, к актёрскому ремеслу относившийся презрительно и даже неряшливо, потому что невозможный для других высший пилотаж в этой области лично для него ничего не стоил.

То был человек, воплотивший в себе гармонию актёра — с игрой как кожа, или с кожей как игра, абсолютно тождественными. Не истины интересовали его и не спасение, но исключительно она, эта самая игра. Именно в той небрежности, с которой он к ней относился, и заключалось его величие.
И, конечно, он не только говорил, но и делал. Из лени ограничиваясь десяткой-другой минут экранного времени, этот мощный старик был способен вытянуть на своих широких плечах любую киношную малину. Один-единственный философский жест его стоил целого блокбастера.

Не типаж, но архетип, одинаково наделявший внеземным дыханием любую свою роль — от Попутчика до Святого Пропойцы, от Роя Батти до Бомжа-с-дробовиком. Северный, ледовласый и хладноглазый, запросто делившийся бездной с господином зрителем.
 

Неизбежно возносясь над всеми сюжетами и сценариями, он просто играл свою роль — в полную силу и в полном самозабвении, и среди какого-нибудь полупародийного трэшака поднималась вдруг во весь громадный рост фигура сверхчеловека. И все кинокритики и классификации летели даже не к чертям, а много дальше.

Сам жизненный путь убеждённого отказника, вечно шагающего мимо, сами искромётность и несерьёзность игры заключали в себе алхимическую прямо-таки концентрацию сверхчеловеческого отношения к фабрике грёз, её кукольным персоналиям, декорациям и баталиям, кургузым фантазиям homo и его бесконечным игрищам разной степени понарошкувости.

И, конечно, издевательский приговор серьёзности этого мира, как реальности, данной нам в ощущениях.

Девятнадцатого июля закончился и его жизненный путь. Мы узнали об этом лишь вчера. Как и Кастанеда, этот человечище не спешил с известиями о своей смерти.

Тем не менее, всё случилось. Новых таких нет и не предвидится; сколько ни сей зубы драконов, земля более не рождает подлинных чудовищ. Умер Великий Артист, ушёл к Моцарту и Ницше, запечатав третью печать и оставив нас на третьем круге пустоты.

Вечная память.

Каким-то будет круг четвёртый?