В гостях у «Черники» (независимое интернет-издание Карелии, — прим. ИМХОклуба) — один из ведущих российских историков, специализирующихся на изучении сложных периодов во взаимоотношении Советского Союза, а теперь Российской Федерации с балтийскими государствами и странами Северной Европы, руководитель исследовательских программ фонда «Историческая память» Владимир Симиндей.
 

— Владимир Владимирович, более десяти лет назад вы оставили работу в посольстве в Риге, дипломатическую службу, перейдя в разряд скорее академических ученых. Не жалеете о сделанном выборе?

— Пока что точно нет, ибо научно-исследовательский опыт, помноженный на дипломатический, дает мне ощутимые плюсы в комплексном регионоведении, а также позволяет сосредоточиться на важных аспектах истории и современности Балтийских стран и их соседей.

Особо подчеркну, что исследователю важно ощутить изнутри механизмы функционирования государственной службы — это способствует пониманию того, как именно осуществляются решения в области внешней политики, включая экономические и культурные связи между государствами. И как не осуществляются…

В общем, если и доведётся пожалеть о своем решении не делать сугубо дипломатическую карьеру, так только на пенсии и в связи с ее размером.


— Можно ли сравнивать? Где оказалось больше свободы и больше ответственности?

— Мой ответ на данный вопрос предсказуем: на дипломатической службе больше ответственности и меньше свободы.

Иные грани в научно-исследовательской среде приобретает и понятие «репутация» — она больше связана не с внешними проявлениями, поведением в «своей» среде, а с личными достижениями и публичными высказываниями.

Дипломат сильно ограничен в возможности называть вещи своими именами, даже если он отвечает за связи, скажем, посольства со средствами массовой информации страны пребывания.


— В чем вы видите причины последовательного усиления интереса к советской истории? История помогает ответить на вопросы, которые ставят современные вызовы во внутренней и внешней политике государства?

— Всплеск интереса к советской истории обусловлен, на мой взгляд, турбулентностью во внешней политике и ностальгией по эпохе, предшествовавшей «дикому капитализму», так как в обществе есть неудовлетворенный спрос на социальную справедливость.

Другой вопрос, что этот интерес идёт рука об руку с идеализацией и упрощением советской истории, особенно периода брежневской «стагнации».

Но специалисты, конечно, могут на основе изучения реальных советских практик дать нынешним политикам некоторые рекомендации по схожим проблемам и ситуациям. Если, конечно, политики и управленцы этого желают.


— Как вы оцениваете трансформацию, которую вынужденно испытывает так называемый «Русский мир»?

— Не стал бы употреблять слово «трансформация», ибо «Русский мир» (а мы ведь говорим не об одноименном фонде) еще не оформился, чтобы трансформироваться.

Но меня тревожат тенденции, ведущие к усиленной политико-риторической эксплуатации «Русского мира» как в тактических интересах России, так и оголтелыми недругами нашей страны.

Вал надуманного негатива в адрес «Русского мира», подаваемого чуть ли не как новый Коминтерн или инструментарий «гибридной войны», нацелен не только и не столько на подавление групп пророссийских активистов за рубежом, сколько на разрыв социокультурных связей соотечественников (или бывших соотечественников) с Россией, русской культурой и образованием на русском языке.


— В этих условиях изменяется роль и значение приграничных сообществ, которые выступают носителями специфичного опыта сохранения и воспроизводства исторической памяти?

— Да, но как раз риск негативистской активности политиков и медийных спекулянтов по реконструкции «правильной» памяти выше в контактных зонах приграничных сообществ, и без того пострадавших от усиления пограничного режима.

Возьмем хотя бы истерию латвийских властей по поводу «сепаратизма» в приграничной с Псковской областью Латгалии. Эта истерия была подхвачена в лоббистских и развлекательных целях британским телеканалом ВВС-2, недавно выпустившим нашумевший псевдодокументальный фильм «Третья мировая война: в командном пункте».


— Как вы охарактеризовали бы взаимодействие с коллегами — историками из прибалтийских и североевропейских государств? Есть ли новые тенденции за последние один-два года?

— Хотел бы поделиться такой тенденцией: за последние пару лет в Литве, Латвии и Эстонии заметно усилился режим психологического давления на все общественные круги, имеющие связи с российскими коллегами, включая науку и книгоиздательское дело.

Это и раньше делалось под сурдинку заботы о национальной безопасности, теперь же в открытую облекается в законодательные запреты, скажем, на иные трактовки некоторых исторических событий.

То, за что в Вильнюсе, Риге и Таллине годами критиковали Кремль в плане свободы слова, быстро выстраивается в самих балтийских странах, да еще и в ущербно-гротесковых формах.

Особое давление испытывают на себе школьные учителя истории, желающие сохранить контакты с Россией: открытое их поддержание ведет к шельмованию в националистических медиа и увольнению. В этой связи многие местные историки, с которыми мы продолжаем общаться, стараются данный факт не афишировать.

В Фенноскандинавии эта тенденция боязни общения прослеживается в гораздо меньшей степени, но общий антироссийский фон местных СМИ и политической риторики в парламентах, конечно, не способствует расширению сложившихся контактов и среди ученых.


— Пожалуй, последний вопрос. Как непрофессиональному историку, например, интересующемуся советским прошлым жителю Карелии надлежит себя вести в обстоятельствах значительного идеологического плюрализма, обостряющейся конкуренции разительно отличающихся трактовок в историописании? Как ориентироваться в новой контекстуальной среде, в которой, наверняка, формируются новые требования к достоверности исторического знания о недавнем прошлом страны и региона?

— Это самый сложный вопрос, на который мне приходится отвечать в этом интервью…

Есть три верных товарища, которых стоит держаться: Здравый Смысл, Начитанность и Критическое Мышление.

И наоборот, стоит сторониться таких проявлений в историописании, как крикливо-разоблачительный тон, конспирологические схемы и слабая источниковая база.

Особенно сложно читателю или зрителю разобраться, сталкиваясь с так называемыми «спредами», когда вполне научные вкрапления преднамеренно перемешаны авторами книг и фильмов с отсебятиной, безосновательными утверждениями или идеологизированными нападками.

Поэтому любитель истории, всерьез заинтересованный в поиске истины, должен стремиться стать чуть более профессиональным, овладевать основами научно-исторических знаний.


Олег Реут, «Черника»