Звонит мне тут на днях друг детства. Ну, его детства, я тут ни при чём. Так, мол, и так, как жизнь, работа, Амстердам, когда домой?! Стандартный набор любого, кто мне звонит за последние два года.

Ответы у меня, ясное дело, готовы, больше того — отрепетированы. И вот куплеты закончились, начался припев. «Дело, — говорит, — к тебе есть, государственной важности». А я на блестящее ведусь, приосанился, скипетр с державой подравнял, на троне поёрзал — мысленно.

«В общем, едет к вам на амстердамщину человек серьёзный, груз забирать повышенной важности. Фармаколоджи — лекарства, значится». Я уже в белом халате, с этой вот блестящей херовиной на голове и палкой в руках, чтобы на язык больно надавливать. Тоже мысленно. Где я, а где медицина?! Я в глубоком обмороке был раз пять от упоминания слова «кровь».

«Всё, — говорит, — было бы чудесно, если бы не было так херово — не говорит гонец на английском языке. Ты не мог бы потолмачить там у этих лекарственников?»

А меня хвалить нельзя — категорически. Минут десять я ему рассказывал, как благодаря моим невероятным способностям и бирмингемскому произношению было спасено несколько человек. Не хотелось всем этим заниматься, если честно, но он меня знает, хвалил сильно, знал, что поведусь. Повёлся, куда деваться.

Выслал мне адреса, явки, пароли, координаты. Последнее зря. Я переводчик престарелый уже, на бумажных словарях пророщенный. Уломал его прислать мне индекс вместе с адресом. Тут это спасение. Названия улиц тут такие порой, что голландцы сами рады, что индексы придумали. Я раньше жил на улице Сюзэ Хрюневегхоф фир унд фирцихь. Гуманнее надо, мне кажется. Поэтому четыре цифры и две латинские буквы — и ты на месте, без этих вот «хрюне».

И преисполненный чувства собственного превосходства над малограмотной челядью я двинул в сторону завода по производству белых кругляшков.


А жара же стоит ещё. Поначалу охали — мол, сколько же можно, уже каждый день под 30, мол, перебор это. Плюнули охать, тут это не принято, несмотря на то, что в тот день уже было под 40.

Я вышел с работы и динамичным шагом поскакал на остановку в злачный Харлем. Минуты уже через две мы с майкой срослись и плотно прижимались друг к другу, склеенные моим потом намертво. Воздух был настолько горячим, что напоминал ингаляцию над картошкой в детстве. Тогда, помню, можно было полотенце втихаря приоткрыть, губы сделать боковой трубочкой и подышать. А тут ингаляция всей Голландии, хоть трубочкой, хоть бантиком — не поможет.

Доплыл до остановки. По дороге заметил, что от асфальта идёт вот это вот испарение воздуха, которое видно. На остановке стояли две дамы, укутанные в платки и в платьях в пол. Для них такая температура — дело обычное. А я не в платке, мне жарко. Прибыл автобус, а там кондиционер. Повеяло свежей прохладой, майка отлипла, хоть и временно, все сидят, пьют холодненькое. У меня мгновенно начался проливной насморк, но это у меня обычная реакция организма на перепад температур.

Но — прочь, романтика, я еду по делу. Включил навигацию заранее, чтобы глянуть на карте, где я потеряюсь. Карта там что-то подёргалась и показала мне «Haarlem Oost». Восточный Харлем, стало быть.

Как же мне надоело этот мох искать и муравейники, блин! Не успел я расстроиться, как автобус наполнился густым паром. То ли Пугачёва сейчас петь начнёт, то ли берёзовые веники выдадут — пока было непонятно. Закипел наш автобус, короче говоря.

Водитель прогундосил на двух языках, мол, дорогие пассажиры, никуда мы больше не поедем, вываливайтесь, будьте любезны.

Голландцам-то плевать. Они никуда не спешат. А я по делу еду. Мне эти форс-мажоры нафиг не нужны. Это был первый раз, когда я пожалел, что автобусные и автомобильные дороги тут отдельно. Раненым тюленем я перелез через перила и им же поскакал в сторону автодороги.


Уже через пару минут я ехал в Харлем с ярким представителем Северной Африки. Как и положено, он мне рассказал, как херово у них там — в Марокко, и как же прекрасно тут — в Голландии. Если б не голландцы, так вообще было бы чудесно.

На английском он говорил плохонько, с вкраплениями арабского и голландского. А я по-арабски, кроме «ханум», ничего не знаю, а на местном только цифры до двадцати.

Он, когда заканчивал каждое свое предложение, смотрел мне в глаза, типа — понял я или нет. Я, конечно, каждый раз кивал — мол, понял подробно и в деталях. Сам всегда этих ситуаций боюсь, а вдруг он спросит: «Ну и что ты понял? Ну расскажи...» А там что-то про войну Ливии с Алжиром. Не дай бог. Я даже не знаю, где они находятся.

Но мы домчались до города и слёзно распрощались. Крестить его на дорожку не стал, мне ещё жить да жить. Врубил я ихнюю навигацию — и двинул вензелями на восток.

Сразу мне как-то не понравилось, что там почти нет пешеходных дорог. Вот на карте эта красная блямба, где химзавод, и автодороги вокруг. Иду по навигатору, тот врёт безбожно и мотает меня из стороны в сторону. А пот у меня уже на исходе. Я ж на нервах весь в придачу. С горем пополам нашёл завод.

А эти мне все звонят: ты, мол, где? Там предприятие серьёзное, тебя могут не пустить!

Оказалось, что водила уже заехал на территорию. И вот тут настал момент, который я больше всего терпеть ненавижу. Забор уходит в одну сторону — и упирается в горизонт и во вторую. Людей, ясное дело, никого. Где проходная — я не знаю.

После долгих метаний влево и вправо я, естественно, выбрал не то направление и обошёл завод по периметру. А что там есть-то? Каких-то несчастных четыре километра.


Когда я пришёл на проходную, с меня текло как из дуршлага, хотелось спать и к маме на ручки.

Но я собрался, и охранник, который сказал, что не пустит меня категорически, минут через 10 сам лично проводил меня до машины. Ну меня нафиг с моими историями. По себе знаю.

Встретил водилу, поздоровались. «Как ты проходную-то проехал, нормально?» — поинтересовался я. «Да я ж «бандера-западэнець», шо мне эта проходная». Я давно на эти вещи не реагирую, и он быстро понял, что беседа в этом ключе не сложится.

Так как это был далеко не первый раз, когда я переводил погрузку машины, всё прошло быстро и гладко. Через полтора часа я вернул пропуск на проходную и собрался звонить другу, что, мол, задание выполнено, завещание можно уже на меня переписывать.

И тут этот Ваня-водитель говорит: «Так давай я тебя подброшу». Ну а чего отказываться, подумал я и залез к нему в кабину.

Хороший мужик оказался. Работяга. Несколько лет назад прогорел на сельском хозяйстве, сел за баранку, колесит по Европе. Так мы с ним разговорились, что нафиг проехали мой город и доехали аж до аэропорта. Он мне так пожал руку на прощанье, что мне аж по большому захотелось. Благо в аэропорту все условия. Купил бутылочку холодного сидра — и поехал домой.

Автобус не закипел, и слава богу. А то вдруг тот же марокканец попадется с вопросами...
 


    
    

---

Записки из Голландии
 
Дама из Амстердама и немного про торт
Пирог по-русски. Не без мата, словаря и бутылки вискаря
За сметаной. Дама из Амстердама — 2 Датч, гжель и Ван Хог. Голландцы нас не любят. Но терпят
Час расплаты. Как я готовил русское мексиканское рагу
Ла вида ес уна миерда. Это должно было случиться
Им неважно. Я вывел формулу среднеарифметического голландца
Денди идёт на интервью
Тут грешить невкусно
Он не будет взрывать самолёт, на котором я полечу
На «общаке». Как я побывал в шкуре голландского зайца
Объясни мне, брат... Ты по национальности — кто?!
Живой учебник истории
Помог! Хроника сомализации украинского борща
Ты помнишь, как всё начиналось? Четверть века назад
Особенности национальных уборщиц. Мир, труд, май и поговорить
Жизнь на воде, синяя орхидея и конь в пальто
Невыносимые трудности перевода. Двойной удар
В барбершопе
Как я нырнул в логово гомосексуализма
Первая круглая дата. Непросто бороться с нажитым за годы совковым нутром и мышлением
Велик, пятница, старушка
В гостях у Рембрандта. «Папа, мы тут надолго?!»
По ту сторону счастья. О вредных привычках
Руки вверх! Торт рождественский, со стразами 
Про Матушку. Я плюнул, теперь я русский, и трава не расти 
Fuck it в лёгком переводе. О странной Голландии
Делфт и другие
Собачий пляж в хорошую погоду. Фестиваль безудержного счастья 
Неожиданно в красках. «Лихие 90-е» по-амстердамски    
Об ужасной западной медицине. А пить-то надо что-нибудь?
Партнёр. Ох, тяжело мне даётся эта их тут толерантность!
 

---