---

Программный текст политолога Александра Носовича «7 требований России к Прибалтике», опубликованный в январе 2018 года, витал, что называется, в воздухе. Носович взял на себя труд материализовать эти требования и положить их на бумагу, за что уже достоин всяческого поощрения. Поощрение заслужено им прежде всего оттого, что проявлена смелость там, где на нее не решаются ни дипломаты, ни политики.

Действительно, согласно Концепции внешней политики Российской Федерации, утвержденной 30 ноября 2016 года, «стран Балтии» как бы уже и вообще нет. А какие могут быть требования к тому, чего нет? Понятно, что «страны Балтии» надоели хуже горькой редьки, но делать вид, что проблемы не существует, — это «европейский выбор». Без дальнейшего развития темы.

Количество и содержание «требований России к Прибалтике» — личный выбор Носовича, и критиковать их можно лишь в тех моментах, в которых автор откровенно ошибается. Вместе с тем «требования» самим фактом своего существования ставят вопрос о фундаменте, на котором они возведены. И тут, как представляется, есть смысл изучить некоторые корневые ошибки российской внешней политики, во многом переплетенные с ошибками во внутренней политике. С акцентом на «прибалтийском направлении», разумеется.
 

---

1. «Невмешательство во внутренние дела суверенных государств»

Довольно часто от российских дипломатов в ответ на челобитные от соотечественников из Прибалтики можно услышать мантру о том, что «мы не можем, нас немедленно обвинят во вмешательстве во внутренние дела суверенных государств».

Так ли это на самом деле?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, достаточно обратиться к Документу Московского совещания конференции по человеческому измерению СБСЕ от 3 октября 1991 года:
 

«Государства-участники подчеркивают, что вопросы, касающиеся прав человека, основных свобод, демократии и верховенства закона, носят международный характер, поскольку соблюдение этих прав и свобод составляет одну из основ международного порядка. Они категорически и окончательно заявляют, что обязательства, принятые ими в области человеческого измерения СБСЕ, являются вопросами, представляющими непосредственный и законный интерес для всех государств-участников, и не относятся к числу исключительно внутренних дел соответствующего государства».
 

Распространяется ли указанный принцип на страны Прибалтики? Да. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к тому же документу:
 

«Они приветствовали принятие Латвии, Литвы и Эстонии в качестве государств- участников, решение о чём было принято на дополнительной встрече на уровне министров представителей государств-участников, созванной в Москве 10 сентября 1991 года по предложению федерального министра иностранных дел Федеративной Республики Германии, Председателя Совета СБСЕ до открытия Московского совещания».
 

То есть Латвия, Литва и Эстония не просто подписались под этим документом — это вообще был первый документ СБСЕ, принятый при их участии. На что постоянно можно и нужно указывать.

Отметим формулировки.

Во-первых, речь идет о «законном интересе», так что все стоны прибалтов о «вмешательстве» должны отметаться с законным хладнокровием.

Во-вторых, «законный интерес» к вмешательству распространяется не только на права человека, но и на вопросы «демократии и верховенства закона».
 
Так что международный мандат на вмешательство в указанные сферы, признанный Эстонией, Латвией и Литвой, у России есть, как есть и законное основание игнорировать все стоны по поводу «вмешательства».


2. Правовое наследие начала 90‑х

Насколько правовое наследие начала 90‑х определяет действия и решения современного российского руководства? Российский конституционализм развивается довольно медленно (это если выражаться деликатно), и собственно обзора преконституционных актов, равно как и каталога актов конституционного значения, нет.

Вместе с тем в начале 90‑х было принято довольно много политических решений, воплотившихся в форме законов или международных договоров, которые можно было бы трактовать именно как акты конституционного значения. Например, какое значение и юридическую силу имеет сегодня закон РСФСР «О реабилитации репрессированных народов»?

Вопрос актуальный в контексте «Крымнаш». Потому что, по мнению экспертов, в СССР тотальной депортации были подвергнуты десять народов, и среди них — крымские татары.

Приведем ст. 3 этого закона:
 

«Реабилитация репрессированных народов означает признание и осуществление их права на восстановление территориальной целостности, существовавшей до антиконституционной

политики насильственного перекраивания границ, на восстановление национально-государственных образований, сложившихся до их упразднения, а также на возмещение ущерба, причиненного государством.

Реабилитация предусматривает возвращение народов, не имевших своих национально-государственных образований, согласно их волеизъявлению, в места традиционного проживания на территории РСФСР.

В процессе реабилитации репрессированных народов не должны ущемляться права и законные интересы граждан, проживающих в настоящее время на территориях репрессированных народов».
 

«Крымнаш» означает, что Крым, как историческое место проживания крымских татар, теперь есть территория РФ (РСФСР), и крымские татары как народ подпадают под действие ст. 3 в полном объеме. Напомним, что это пример, и не станем делать скороспелых выводов.


На какой основе должны строиться межгосударственные отношения между Россией и странами Прибалтики?

По всей видимости, на договорах об основах межгосударственных отношений. Такие договоры есть с Латвией и Эстонией, они были подписаны 12 января 1991 года, ратифицированы и вступили в силу. После чего о них благополучно забыли, причем все стороны.

В частности, ст. 3 подобного договора между РСФСР и Эстонской Республикой регулировала вопросы гражданства через «свободное волеизъявление» и предписывала составление отдельного соглашения по вопросам гражданства. В декабре 1991 года за подписью Руслана Хасбулатова в МИД было направлено постановление Верховного Совета, требующее составления проекта указанного соглашения в течение трех месяцев.

Поручение это не исполнено до сих пор. Неоднократные попытки вновь поднять этот вопрос успеха не имели, наталкиваясь на формулировку «договор утратил свое значение». Что мало соответствует действительности. Ибо как может выстрелить заряженное в начале 90‑х ружье, было только что показано.

Так что Россия, во-первых, сама во многом ответственна за появление «института неграждан» в Эстонии и Латвии из-за своего плохо объяснимого бездействия, а во-вторых, в любой момент может вернуться к этому вопросу с «законным интересом» и правом требования, так как «свободное волеизъявление» не равно «натурализации» и экзаменам на гражданство.


3. Институт неграждан — не «проблема», а преступление

Ст. 15 Всеобщей декларации прав человека сформулирована так:
 

«1. Каждый человек имеет право на гражданство.

2. Никто не может быть произвольно лишен своего гражданства или права изменить свое гражданство».
 

Итого право на гражданство = право человека.

Ст. 2 декларации может быть рассмотрена как усилитель: «Каждый человек должен обладать всеми правами и всеми свободами, провозглашенными настоящей Декларацией…», т. е. не просто может иметь гражданство, а должен обладать правом на него.

Следует отметить, что в России мало кто понимает, откуда именно взялся институт неграждан и как именно граждане Эстонии неэстонского происхождения лишились своего гражданства.

На момент подписания Договора об основах межгосударственных отношений в январе 1991 года все постоянные жители Эстонии были гражданами Эстонии, т. к. в мае 1990 года законом «О символике Эстонской Республики» страна была переименована и из граждан Эстонской ССР получились граждане Эстонской Республики. Но это, с точки зрения эстонских идеологов, было «неправильное» гражданство, и Россия подыграла этому, согласившись отметить в указанном Договоре «неправильных» граждан Эстонии как «граждан СССР».

Как именно, при помощи каких техник было украдено гражданство Эстонии и Латвии у русскоязычного населения — тема для отдельного выступления, а здесь важно указать масштаб украденного.

3 марта 1991 года в Эстонии был проведен референдум по вопросу о восстановлении самостоятельности Эстонской Республики. В списки избирателей было внесено 1 144 309 граждан. Чуть больше чем через год, 28 июня 1992 года, состоялся референдум по новой эстонской Конституции (и не только). В списки избирателей было внесено только 669 080 «правильных» граждан, т. е., если опираться на эти цифры, кража гражданства затронула 475 229 человек.

Согласно пп. g) п. 2 ст. 7 Римского статута Международного уголовного суда, «умышленное и серьезное лишение основных прав вопреки международному праву по признаку принадлежности к той или иной группе или иной общности» называется «преследованием» и, согласно пп. h) п. 1 той же статьи, является разновидностью преступления против человечности.

Уточним:
 

«Для целей настоящего Статута “преступление против человечности” означает любое из следующих деяний, когда они совершаются в рамках широкомасштабного или систематического нападения на любых гражданских лиц и если такое нападение совершается сознательно».
 

Масштаб этого преступления в Эстонии — почти полмиллиона человек; «широкомасштабнее» представить сложно.

Носович пишет, что Эстония и Латвия «должны дать гражданство всем оставшимся негражданам и принести извинения за лишение русскоязычных фундаментальных прав в 1991 году». Не «дать». Вернуть.


4. Диагностика прибалтийских режимов

Носович пишет:
 

«Прибалтийская этнократия, установленная за счет дискриминации национальных меньшинств и создания искусственных преимуществ для представителей титульной нации, должна быть признана порочным политическим режимом».
 

Мысль понятная, но нереализуемая и вредная. Поскольку нет ни определения «порочного режима», ни органа, ответственного за соответствующее «признание». Нет вообще научной диагностики прибалтийских режимов, а диапазон тех оценок, что есть, — от «демократии» до «нацизма». Вместе с тем современные прибалтийские режимы уникальны и выстроены на идеях, которые Прибалтикой активно экспортируются — прежде всего на Украину, в Молдову и Грузию, а также в Беларусь.

Для того чтобы показать насущную потребность в научной диагностике прибалтийских режимов, назовем в качестве примера т. н. цветные революции.

Когда эти революции затеяли гулять по постсоветскому пространству, в экспертном сообществе царила форменная паника, поскольку было ощущение, что изобретен лом, против которого приема нет. Однако позже, когда они были подвергнуты анализу и разложены на составляющие, выяснилось, что эти страшные по результатам политические и организационные техники состоят из нестрашных элементов, которые просто надо знать и своевременно мониторить.

Российский политический класс взял себе за правило считать прибалтийские режимы «вредными» (Слон и Моська), не обращая при этом внимания на их уникальность и опасность распространения. И опасность эта отнюдь не потенциальная, как уже было отмечено выше.

В этом контексте Российскому государству следовало бы активно поддержать сравнительно недавно созданную Российскую ассоциацию прибалтийских исследований (РАПИ), а также единственный «нетитульный» научный центр в Прибалтике — Институт европейских исследований в Риге. Поскольку именно там эта задача может быть решена.


5. Идеологическая слабость

Советское проклятие «руководящей и направляющей силы» привело к тому, что в современной российской Конституции от государственной идеологии отказались вовсе. Ст. 13 так и сформулирована:
 

«1. В Российской Федерации признается идеологическое многообразие.

2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной».
 

Этот отказ практически привел к тому, что руководство страны вообще считает себя не вправе высказываться на идеологические темы под страхом быть обвиненным в насаждении государственной идеологии. В результате любой идеологический спор с «зарубежными партнерами» оказывается проигранным заранее, поскольку то «идеологическое многообразие», что есть, не доходит до государства потому, что государство не вправе его принять.

Как уже было указано, Российское государство предпочитает не спорить со странами Прибалтики, а игнорировать их. И именно в условиях этого игнорирования укрепились идеологические концепты «оккупации», «правовой преемственности», «российской агрессии» и пр.

За примерами далеко ходить не надо: только что вступил в силу закон Украины «Об особенностях государственной политики по обеспечению государственного суверенитета Украины над временно оккупированными территориями в Донецкой и Луганской областях», в котором, помимо ожидаемых «агрессии», «оккупации» и пр., органы власти ДНР и ЛНР называются не иначе, как «оккупационная администрация Российской Федерации», причем напомним, что речь не идет про «Крымнаш».

И «агрессия», и «оккупация» — военные преступления. Преступления устанавливаются судом, и только судом. Никаких судов, естественно, не было.

Поэтому совершенно очевидно, что речь идет не о правовых, а об идеологических концептах. С которыми Россия просто не борется ни правовыми, ни идеологическими средствами, допуская расширение их признания, а следовательно, возможность обращения их в норму. И тогда уже следующий и, надо отметить, естественный шаг «партнеров» — санкции. Поскольку преступников надо наказывать.

При этом надо отметить, что неопределенность с российской государственной идеологией (даже, как было показано, в прикладных вопросах) странным образом соседствует с полной, абсолютной конституционной определенностью в вопросах аксиологии. Здесь имеется в виду содержание ст. 2 Конституции РФ:
 

«Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства».
 

При конституционном запрете на государственную идеологию Россия имеет государственное мировоззрение — гуманизм. Не самая удачная конструкция.


6. «Защита законных прав российских соотечественников, проживающих за рубежом»

Немало критиковавшаяся концепция «российских соотечественников» имеет еще один изъян, о котором не принято говорить.

На самом деле никто из правозащитников Прибалтики не занимается «защитой законных прав российских соотечественников». Просто потому, что никаких законов о российских соотечественниках в странах Прибалтики нет. А отсюда нет и «законных прав». То, что принято упаковывать в обертку «защиты соотечественников», на самом деле защита прав человека. Поскольку этот правовой инструментарий есть.

Данное замечание приведено с целью указать на то, что «защита российских соотечественников» воспринимается в Прибалтике не просто недоброжелательно, а как прямая угроза, причем военная. Как casus belli.

При этом, как уже было отмечено выше, у России есть признанный международный мандат на вмешательство во «внутренние дела» иностранных государств, связанный именно и прежде всего с защитой прав человека. Есть этому и мощное государственное основание — Конституция РФ.

То же основание действительно и в случае защиты национальных меньшинств за рубежом. Тут достаточно привести содержание ст. 1 Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств:
 

«Защита национальных меньшинств и прав и свобод лиц, принадлежащих к этим меньшинствам, является неотъемлемой частью международной защиты прав человека и как таковая входит в сферу международного сотрудничества».
 

Итого защита национальных меньшинств = защита прав человека.

Так что простая смена риторики оборачивается радикальным выигрышем позиции: вместо casus belli (защита прав российских соотечественников) приобретается «непосредственный и законный интерес» (защита прав человека).

Здесь следует добавить, что рассматриваемая конвенция глубокомысленно не дает определения «национального меньшинства». Россия вправе дать своё.


7. Синусоидность

Тот факт, что политика, как искусство возможного, переменчива, неоспорим. Однако в отношении соотечественников российская политика изменчива с таким размахом, что можно говорить о синусоидальных колебаниях. Например, в вопросе высшего образования.

В 1998 году Министерством образования РФ был утвержден «головной вуз по обучению соотечественников за рубежом» — Московский государственный индустриальный университет. К сегодняшнему дню ситуация поменялась на 180 градусов, и Россия предоставляет места уже в своих домашних вузах для зарубежных соотечественников.

«Российские соотечественники» не являются российскими налогоплательщиками, в связи с чем любая российская активность в области того же высшего образования для соотечественников суть есть милость.
 
Но колебательная, непредсказуемая милость уже граничит с произволом и точно не способствует возникновению и укреплению доверия между Россией и ее соотечественниками за рубежом. Особенно когда в России появляются энтузиасты, желающие начать отношения с Прибалтикой «с чистого листа».