С супер-ураганом в Бискае в 76-м, когда погибли недалеко от нас шесть судов, а мы чудом спаслись, с восьмьюстами обезумевшими пассажирами на борту.

С вывозом наших посольских, из стреляющего Бейрута в 75-78-м (точно, не помню).

С сидением, в обложенной блокадой за Фолкленды, Аргентине в 82-м.

С нырянием за караколами на Кубе, встречей с огромной барракудой и муренами, ожогами лица от страшных медуз, и пятками, проколотыми, неизвлекаемыми иглами морских ежей.
С ловлей марлина и сельдяного царя, белых акул, королевской макрели и тунца размером со снаряд пушки «Дора».

С упоением океанскими тропическими ночами под Уолфиш-Беем; эзотерикой загадочных, вращающихся световых полей в океанской воде на дрейфах в Гвинейском заливе; «ленивым» закатом на Норд-Капе; экзотикой сползающего в океан вулкана Дайамонд-Хед в Гонолулу, и таинственных лавовых пещер Ланзаротте.

Со всеми штормами, штилями, изнуряющими туманами, рассветными контурами незнакомых побережий; битыми ремонтом машин руками, в авариях на крутой волне; многомесячной тоской по родному берегу; радиограммами о рождении детей; удивительными стаями китов и летающих рыб; перевёрнутыми яхтами и спешением на помощь к тонущим; со многим великолепным, грустным, смешным, страшным, интересным, что бывает, только, в море.
Нет в мире столько чистых листов бумаги, чтоб положить на неё всё, что памятно мне о моём совсем коротком, и таком бесконечном морском веке. И в великой благодарности, в стихе, чуть-чуть прощальном, «Случается с людьми такое» я прокричу -

Мои моря!
Я вас любил и вами бредил.
Вам молодость отдал не зря.
Эй, рынды, прозвените медью!
Вы, корабли, мой верный флот,
Моей судьбы стальные кони!
Я не жалел вам кровь и пот,
Чтоб мир увидеть на ладони.
Вы мне штормами и огнём
Доказывали – Ты мужчина!
Я не жалею ни о чём.
Спасибо, за восторг экстрима!

 Я был моряком в эпоху Одного Флага,
родного, великого, могучего, оберегающего, и тем, кровно дорогого. Он был привычен, как солнце, небо, море, как сама данность бытия. Было оно, — чувство флага, спокойной гордости за него. По настоящему высокое, не газетное. Его уважали все, и это совсем не преувеличение, в чём убеждаться не надоедало, чуть не каждый день за рубежами, укрытой им страны. Высокое чувство. Их так мало в этой жизни. Где теперь брать…

Ушёл Флот… Разогнали под чужие, мелкие флаги, трудновыговариваемых островных страничек. И какой хозяйчик так решил, зачастую известно очень узкому кругу широко сытых лиц.

Я был моряком эпохи Родных Причалов.
Это, когда есть на огромной планете Родной порт, единственный в мире и неповторимый, как неповторим родной дом. Когда есть на входе в этот порт родной маяк, такой же единственный в мире и неповторимый, с его уютным, всегда долгожданным светом. Когда, точно так, как с родным домом, грустно расстаёшься с родным портом, его маяком и причалами, и точно так же возвращаешься туда, с теми же чувствами любви и благодарности за то что они есть у тебя.

Я был моряком эпохи Настоящего Судовладения.
В ней флотом владела страна, огромная, великая. Она его создавала, развивала, учила, ремонтировала, снабжала всем необходимым, обеспечивала работой, лечила, оздоровляла флотских, их семьи с ребятишками, защищала и берегла. Я был её частью, и отчасти, пусть на йоту, но и хозяином каждого своего судна. Я работал на Общее дело, зная это подсознательно, как само собой разумеющееся. Это знание было впитано с молоком матери, Родины, духом моей страны со времён младенческих. Ей Богу, сейчас понимаю, это были одни из лучших знаний и чувствований в моей жизни! А тогда совсем не задумывался над этим, подразумевалось само собой. И это ушло, растворили в кислоте всеобщей наживы.

Оцениваю, читая, слыша сегодняшних моряков. Видя причины их боли, тревоги за будущее, оценивая круг их проблем, примеры зависимости их жизней от взбалмошности, жадности, некомпетентности, равнодушия новосудовладельцев, прячущих в офшорах и банках свои имена, капиталы, и совесть, конвертированную в акции, чётко отдаю себе отчёт — сегодня не смог бы жить и работать под ними. Оставление в опасности, беспризорности, плену, голоде, внезапной болезни, семейном несчастье, обман, ограбление, небрежение их жизнями, доходящее до презрения, — всё это пестрит примерами в лентах всех морских сообществ ежедневно. Зато, как за это платят, скажут мне! По-разному платят, вплоть, до не платят вовсе.

Как известно, и так часто бывает. Но, «счастлив не тот, у кого много денег, а тот, кому их хватает». Мне, советскому моряку загранплавания, всего что получал, и не только деньгами, хватало с лихвой, плюс билеты в кинотеатр без очереди. Сегодняшним ребятам хватает? Ой ли… Цифирь зарплат вижу часто. Разделить, заработанное, по месяцам работы — бичевания на берегу, минус расходы на агентов-посредников, прожорливый, коррумпированный насквозь формалитет и прочие специфические расходы, умножить на полную неопределённость в будущем, и навязанный потребительский азарт, и что там останется? На пожить с бульоном в день сегодняшний останется. Моряки стареют быстро, расход бункера у них экстремальный на высоких оборотах. За пятьдесят, в моря, если берут, то разве верхних командиров. И то… Стриптизить до пенсии мало кому получается. А дальше что? Моряк — дитё на берегу, он к морю приспособленный. А к суше своё приспособление потребуется, ой, не бесплатное. «Плавали, знаем». Наплавать спокойствия на старость у них получается сегодня? Вот это не знаю. Сомнения большие одолевают.

Поверит ли кто, что во времена моих эпох, об этом и думать особо, не думали. Как не сложись, устроишься, сыт будешь, лечен, как ветеран флота, раз в год и санаторием крымским, одесским побалуешься за копейки. Спокойствие было, и люди спокойней.

Я был моряком эпохи Родных экипажей.
Тех, что Семья, и безо всяких плакатных преувеличений и песенной медоточивости. Семья, говорящая на одном родном языке, со всем присущим, любой нормальной семье, — своими старшими и «стариками», воспитанием молодняка, семейными разборками и праздниками, собраниями, посиделками, общими «молитвами», традициями, укладом мысли и совести. Семья, со своим общим домом, корнями, оставленными до срока на общем берегу.
Поймут ли сказанное, сегодняшние флотские,… вряд ли. Им этого счастья не отпущено. Мне жаль. Не представляю, как они без такого подспорья душе морскую жизнь правят.
Это поймут собратья по морю из той эпохи, и те, кто в молодости прихватил её сбегающее спокойствие, сегодня дорабатывающие свои последние годы в море, в Эпоху пёстрого разнофлажья без берегов и родных причалов, в разнопёрых экипажах. Им есть с чем сравнивать, и тем трудней, мне кажется, прятать вглубь тоску сравнений, каждый следующий раз, сталкиваясь с «прелестями», современного флотского уклада. Им сто крат тяжелей, чем нам, счастливчикам из другой эпохи мореплавания.

Я был моряком эпохи Настоящих Встреч Моряков.
Когда на подходе к маяку, в вырываемый друг у друга из рук бинокль, трепетно и нетерпеливо пытаешься разглядеть в праздничной толпе на причале фигурки твоих близких. А толпа, действительно счастлива, неважно, снег ли, дождь, ветер, солнце палящее, счастлива твоим возвращением из дальнего, совсем не безопасного похода за благополучием и новыми впечатлениями о дальних странах. И в ней море цветов, слёз, счастливых улыбок, машущих тебе рук, разнокалиберных детишек, неузнаваемо подросших на твоих радиограммах и скучаниях по ним, просто горожан морского побережья, пришедших посмотреть и окунуться в недостижимое незабываемое счастье твоё, твоих родных и друзей.

Я был моряком эпохи Настоящих Проводов в Море.
И та же толпа любви, пронизанная грустью разлуки, которая наступит, вот уже сейчас, через час, минуту наступит очень надолго, провожала тебя в добрый путь. И по обе стороны борта все немного сиротеют, пусть и временно, в утрате возможности физического тепла объятий, взгляда глаза в глаза, живого слово на ушко. Неизбежно, медленно растущая полоса в несколько метров воды между судном и причалом, уже начинает свой путь в кабельтовы, потом в мили, во времени умножаясь в разы, вырастая на порядки, вытягиваясь в бесконечные линии, пересекающие и совпадающие с параллелями и меридианами на всей планете. Но, как бы не извивали её судьба и коммерческая служба пароходства, она всегда заканчивалась родным причалом. Раве что, сменят иногда экипаж за границей, прислав за тобой самолёт или комфортабельный автобус крутого бренда, или попутным судном, другой попутной оказией.

Я был моряком эпохи Настоящей Защиты флотских.
Попробуй кто «зацепить» советского моряка «за бугром»! Моментально на его защиту вставала страна, со всем её, авторитетом, огромным арсеналом средств защиты. Она своих не бросала, не важно, матрос ты, буфетчица или капитан-орденоносец. А, если где-нибудь, скажем, в Средиземном море, безбашенный вояка с большим белым номером на борту начинал в наглую забегать курсы твоему судну, мешать ходу и нервировать мостик, уже через несколько часов поблизости всплывал, блестя чёрным корпусом с перископом, громадный вопросительный знак с многоточием торпедных аппаратов. И вскипающие за кормой вояки поносные буруны, моментально начинают радовать глаз моряков и чаек, хватающих глушённую ими рыбу. Всякие мадам Вонги и прочие корсары, завидев в свете ночного прожектора советский флаг, жгли перегрузом двигатели своих посудин, лишь бы отойти от той кормы подальше.
Сегодня у моряков всё изменилось, как и положено, по законам Вселенной, и как это принято в этой, отдельно взятой земной галактике, совсем не в лучшую сторону. Искренне жаль их, сегодняшних.
 
Я счастлив моей наделённостью морем!

Берегу это счастье в душе, а что можно из памяти, развесил по стенам комнаты картами, приборами, фотографиями, узлами канатными, расставил по полочкам диковинами коралловыми, ракушками жемчужными, звёздами морскими, добытыми самим со дна океанов, и греюсь каждым взглядом мелько́вым, и радуюсь, и благодарю судьбу за бесценный подарок.
 
«Эй, моряк…»