---

Окончание. Начало — здесь

---

Прежде всего имеет смысл избавиться от истасканного клише «чехи и словаки — изначальные русофилы».

Словаки — да, безусловно, они такими были всегда, таковыми, по большей части, являются и поныне. А вот утверждать, что чехи едва ли не со Средних веков любили русских искренне и бескорыстно — я бы не взялся, как не взялся бы утверждать, что «исконная русофилия» чехов вдруг в одночасье (после событий 1968 года) превратилась в свою антитезу.

Да, панславистские организации в австро-венгерской Чехии были весьма многочисленны, и у великого сына чешского народа Карела Крамаржа имелось немало сторонников — но Крамарж, хотя и принимал самое непосредственное участие в создании независимого Чехословацкого государства (и даже несколько месяцев был его премьер-министром), очень скоро был оттеснен с ведущих политических позиций своими противниками, сторонниками, так сказать, «европейского выбора Чехословакии» — предводителями которых были Масарик и Бенеш.

Почему Масарик?

Потому что Масарик доказал Хозяевам мира свою преданность ИХ идеалам.

Когда в конце XIX века в чешском историческом сообществе возник принципиальный спор относительно так называемых «рукописей Ханки» (которые исследователь чешского Средневековья Вацлав Ханка создал собственноручно, а затем выдал за артефакты XIII века — дабы доказать, что чешская письменность существовала уже во времена Батыя) — Масарик первым из авторитетных учёных публично объявил о подлинной сущности оных документов.

И, несмотря на многочисленные увещевания коллег (которые тоже понимали, что бумаги Ханки — фальшь, но из политических соображений считали нужным это дело спустить на тормозах), Масарик продолжал «изобличать» Ханку — доказывая этим своё небрежение интересам чешского национального движения.

Когда же в 1899 году в Чехии начался процесс против Леопольда Хильснера, обвиненного в ритуальном убийстве чешской девочки-подростка — Масарик без раздумий встал на сторону защитников еврея-убийцы.

Суд Хильснеру вынес смертный приговор, но Верховный суд в Праге отменил этот приговор. Через год Хильснер вновь ритуально убил чешскую девочку — и вновь Масарик выступил в защиту убийцы.

Дело Хильснера, кстати, очень напоминает «дело Бейлиса» в Киеве и «дело Дрейфуса» в Париже — очевидно, что подобными «делами» Мировая Закулиса отсеивала преданных и верных её делу автохтонов, готовых во имя разного рода льгот и преференций наплевать на интересы и своих стран, и своих народов.


А что касается «младшего партнера» пана Масарика, Эдуарда Бенеша, то он никогда и не скрывал, что все свои планы и надежды связывает с Западом.

 

«Отношения СССР и Чехословакии всегда были и всегда останутся второстепенным вопросом, который зависит от Франции и Великобритании. Нынешние связи Чехословакии с Россией целиком вытекают из франко-русского договора, и если Западная Европа потеряет интерес к России, то и Чехословакия его также потеряет. Чехословакия всегда будет придерживаться Западной Европы, и будет всегда связана с ней, и никогда не будет связана с Восточной Европой. Любая связь с Россией будет осуществляться лишь при посредничестве Запада и с его согласия», — это слова Бенеша.

Надеюсь, ни у кого после этого не осталось иллюзий относительно «русофилии» тогдашнего руководства Чехословакии?

И Масарик, и Бенеш были патентованными «демократами» «общечеловеческой» ориентации — для которых интересы Хозяев мира всегда были на первом месте; и действия Бенеша во время «Мюнхенского сговора» говорят об этом лучше всяких слов…

Таким образом, можно утверждать, что идеологией межвоенной Чехословакии был отнюдь не панславизм (и уж тем более не русофилия) — хотя довольно большое количество русских постреволюционных эмигрантов в 1923-1924 годах, по решению президента Масарика, обрело твердь под ногами на чешской земле (а генерал Войцеховский даже стал одним из руководителей чехословацкой армии).

Чехословакия Масарика-Бенеша была либерально-космополитическим государством с авторитарным стилем управления — сиречь, никакой «демократией» она не была, как бы ни утверждали обратное записные «борцы с нацизмом».

А все рассуждения о «демократическом» характере чехословацкого режима разбиваются об очевидные факты.


По «Питтсбургским соглашениям» между лидерами чешского и словацкого национального возрождения, подписанным в разгар Первой мировой в США, Словакия должна была стать частью вновь создающегося ФЕДЕРАТИВНОГО государства Чехословакия — тем не менее, Масарик «продавил» через парламент конституцию, в которой ЧСР объявлялась УНИТАРНОЙ республикой — недовольных же этим словацких политических деятелей официальная Прага незамедлительно объявила «сепаратистами» или «шпионами» (свои пятнадцать лет профессор Войтех Тука получил именно за «шпионаж в пользу Венгрии»).

Все поползновения немцев Судет на автономию подавлялись силой оружия и запретами на политическую деятельность.

А уж о подкарпатских русинах и говорить не стоит!

В 1919 году Антанта приняла решение о том, что Подкарпатская Русь войдет в состав ЧСР лишь в том случае, если почти вся власть в крае будет принадлежать Краевому парламенту (не от хорошей жизни, конечно, было принято столь революционное решение — за Карпатами бушевали Советы, и обещать русинам меньшее означало своими руками толкнуть их в объятья большевиков) — и что же?

Ни о каком самоуправлении для русинов до самого конца Первой республики ни разу не зашло и речи!

Правда, Прага, надо отдать ей должное, не загоняла недовольных русинов в лагеря (как это делала Польша со своими украинскими «сепаратистами»), и даже открыла Украинский свободный университет и сельскохозяйственный институт — но это делалось, по большей части, в пику недружественному северному соседу. Образование русины и украинцы в ЧСР получали — а вот участвовать в управлении собственными землями им запрещалось.

Поэтому к 1938 году Чехословакия подошла предельно разобщённой политически и национально, межэтнические противоречия усиливались день ото дня.

В Судетах всё лето шли перманентные стычки между местными боевиками и чешскими полицейскими и жандармами — а учитывая, что протяженность границ республики с Германией составляла 1545 км, можно с уверенностью утверждать, что наличными силами пограничной охраны гарантированно контролировать её (пресекая любые попытки контрабанды оружия и подрывных материалов) было невозможно, и судетский фрайкор, безусловно, имел возможность получать из-за границы необходимую помощь.


В Словакии ситуация была ещё хуже — несмотря на то, что основатель Словацкой народной партии отец Глинка в августе умер, его дело развивалось и крепло.

К кризисной осени 1938 г. «Глинковской гвардии» удалось накопить внушительный нелегальный арсенал в шесть-семь тысяч стволов, в том числе даже ручные и станковые пулеметы. Боевые отряды «народников» де-факто стали властью в сельских районах Словакии.

Вот как писал о «Радобране» в августе 1938 года один из современников:

 

«Это были молодые сильные ребята, все в черном, чувствовавшие свою безнаказанность и считавшие, что делают богоугодное дело. Они были опасной силой в городах и фактической властью в сельских районах, где разъезжали верхом под огромными знаменами с шестиконечными крестами, мертвыми головами и ликами католических святых… Они не боялись ни полиции, ни жандармов, с которыми были запанибрата… Без пощады хватали и били всех, кто был против Тисо, оскорбляли чехов «свиньями» и «тыквоголовыми», издевались над евреями, а люди только смеялись и угощали их сливовицей».

То есть власть официальной Праги в Словакии была уже более чем номинальной, а в восточных сельских районах этой страны — и вовсе призрачной.

Чехословакия не могла более существовать в формате унитарного государства, в котором главенствовали чехи, вернее — чешская космополитическая и либеральная верхушка.

В стране, в которой на семь миллионов чехов приходилось три миллиона шестьсот тысяч немцев, три миллиона словаков, семьсот тысяч венгров, четыреста тысяч русинов, около 200 тысяч евреев и 100 тыс. поляков, не велось никакой взвешенной национальной политики — которая заменялась системой запретов, угроз и полицейского насилия.

Ни к чему хорошему это не могло привести по определению…


В начале осени тридцать восьмого взорвался, наконец, судетский нарыв — 12 сентября началось восстание тамошнего фрайкора, руководимого Генлейном.

Чехам, хоть и с трудом, но удалось подавить открытый немецкий бунт в Хэбе, Стришбро, Марианске-Лазне и других населенных пунктах Судетской области. Тяжелые бои шли в Краслице и Варнсдорфе. В боях активно применялись танки и артиллерия — армия широко задействовала свою мощь в операциях против немецких сепаратистов в Южной Богемии, особенно в Чешском Крумлове.

Но кровопролитие это было бесполезным — западные союзники ЧСР приняли решение о невозможности дальнейшего пребывания немецкоязычных районов Чехословакии под юрисдикцией Праги. К тому же правительство Венгрии в августе 1938 года потребовало передачи ей чехословацких районов с венгерским на-циональным меньшинством, а 21 сентября польское правительство денонсирова-ло польско-чехословацкий договор 1925 года о национальных меньшинствах и официально потребовало передачи Тешина и Спиша, где проживали 80 тыс. поляков и 120 тыс. чехов.

Президент Бенеш столкнулся с необходимостью отвечать за все свои ошибки двадцатилетней давности — ошибки, которые стоили теперь его стране так дорого.

И он пошёл на признание всех территориальных требований своих соседей — ибо ничего другого он сделать не мог; его Хозяева решили признать законными требования Берлина, Будапешта и Варшавы, а также согласится с претензиями на автономию со стороны Братиславы и Ужгорода.

Мюнхенское соглашение между Германией, Италией, Францией и Великобританией было подписано в ночь с 29 на 30 сентября 1938 года. По этому соглашению Германия получала право на аннексию Судетской области, а также тех районов, где немецкое население превышало 50 процентов.

В Судетскую область были введены немецкие войска. В первых числах октября в Тешинскую Силезию вошли польские войска — ибо Прага согласилась на требования Варшавы относительно территориальной принадлежности Заользья (как называли эту территорию поляки).


6 октября 1938 г. Словакия провозгласила автономию, глава Словацкой народной партии монсеньор Тисо стал премьер-министром первого самостоятельного словацкого правительства, компетентного в самом широком спектре внутриполитических вопросов; фактически и внешнюю политику Словакия начала проводить самостоятельно.

Подавляющее большинство населения Словакии с ликованием встретило перемены в статусе своей страны. «Глинковская гвардия» фактически приняла на себя функции полиции и жандармерии, находившихся в процессе переформирования в словацкую национальную силу.

Уже после фактического прекращения полномочий президента Бенеша Чехословакия, по решению, вынесенному в Вене 2 ноября 1938 года министрами иностранных дел Германии Риббентропом и Италии — Чиано, передала Венгрии южные районы Словакии и Подкарпатской Руси общей площадью 11 927 кв. км с населением 772 тысячи человек, в том числе города Нове Замки, Ливеце и Кошице.

15 октября 1938 года президент Бенеш ушел в отставку и невозбранно убыл в Великобританию. Последними его словами были отнюдь не проклятия по адресу Гитлера или Даладье и Чемберлена — равно они не выражали надежду на скорую победу демократии или, что было бы естественней всего, сожаления или раскаяния за свои ошибки двадцатилетней давности, за которые Чехословакии пришлось рассчитываться так дорого.

Ничуть не бывало! Эдуард Бенеш посчитал себя героем, спасшим своих соотечественников от ужасов войны — и не важно, что это была бы война за свой дом; для либерала и космополита умирать за свою Родину есть безусловная глупость и дремучая отсталость.

 

«Думаю, что мое поведение в Мюнхене было самым выдающимся поступком моей жизни. Мюнхен — самый страшный бой, который я когда-нибудь прошел. Заявляю вполне осознанно, что я победил сам себя, и пожертвовал собой не только ради чехословацкого народа, но и для Европы».

Если ты сам не хочешь защищать свой дом и свою Родину — то как ты можешь требовать этого от своих союзников?