Америка, гоу

Главная героиня фильма — девушка Веля, безработная минчанка и подающий надежды ди-джей по совместительству. Ее мама — научный сотрудник музея Великой Отечественной войны, «правильная» патриотка и допекает дочку придирками и нотациями. 

Вокруг — полная безнадега. И Веля мечтает уехать в Америку, чтобы стать звездой электронной музыки в Чикаго. Но в посольстве США в Минске очень строгие критерии — людей с низким доходом заворачивают сразу.

Вместе с бой-френдом Аликом, ведущим дискотеки и наркоманом, Веля поделывает справку о том, что работает высокооплачиваемым топ-менеджером на хрустальном заводе. Нужный бланк покупают с рук на толкучке у мужика в костюме «адидас». В анкете указывают вымышленный телефонный номер «работы». 

И вдруг американец в посольстве говорит, что они обязательно позвонят по этому телефону. А тут еще оказывается, что сочиненный номер существует в реальности и находиться в поселке Хрустальный. Веля едет туда, находит квартиру с этим телефоном и просит хозяев разрешить ей сидеть у аппарата в ожидании очень важного для нее звонка из посольства. 

Глава семьи, полуглухая тетка Аля с завода хрусталя, сначала грубо ее выставляет. Но над столичной девушкой сжалился ее сын, простой деревенский парень Степан. Он устраивает минскую гостью ночевать в Дом колхозника, а днем разрешает сидеть у телефона. 

А потом, накануне своей свадьбы, насилует. Такой вот незамысловатый сюжет. 
 

Как кажется авторам фильма — типичный для 90-х.

При этом в презентации фильма говорилось о том, что к его съемкам подходили весьма тщательно. Хотели показать реалии того времени во всех деталях и даже собирали тогдашнюю одежду. 
И действительно, в «Хрустале» присутствуют кассетные плейеры, лосины, спортивки и прочий антураж в стиле «ретро». 

А вот насколько достоверно показаны сами люди и их поведение?



На защиту лихих 90-х

Начнем с главной героини. Веля имеет диплом юриста, но не может найти работу.  Это — несколько странно. 
 
Но, возможно, одержимой творческими порывами девушке это просто не надо? 

Веля пытается подрабатывать ди-джеем. Однако и тут дело не ладится.  Как говориться — «крокодил не ловиться, не растет кокос». Грандиозное рейв-пати, рекламу о которой ее бой-френд вешает по всему Минску, провалилось.

В этом молодые люди винят  страну, в которой «ничего никогда не поменяется». Девушка хронически сидит без копейки и живет за счет мамы. 

Но почему? В то время дискотечный бизнес приносил немалые доходы его организаторам. Причем, ввиду отсутствия серьезной конкуренции, дискотеки организовывались в арендованных помещениях на полукустарных площадках. Но все равно желающие просто ломились на самодельные «пати», и работа охранника была не из легких. Это сейчас рынок досуга перенасыщен, и пробиться на нем — сложно.

Тут просто хочется сказать несколько слов в защиту 90-х. 

Правда, по ходу фильма становиться понятным, что главной его мишенью является как раз таки пресловутый «совок», а не время его сокрушения. Но на самом деле 90-е были временем радужных надежд, а не унылой депрессии, показанной в фильме. Особенно — для молодежи. 
 

Почти все верили тогда в волшебную силу распиареннго «рынка». Как минимум каждый второй мутил какой-то бизнес.

И самое главное — у многих это получалось. Уличная торговля, поездки в Польшу,  пошив одежды и торговля иномарками, «брокерство» на биржах и бог знает что еще — все пути были открыты. Казалось бы, с точки зрения либеральной логики, именно этот «свободный рынок» 90-х должен сейчас воспеваться?

Другое дело, что со временем все это ушло. Правда, покончил с «неограниченными возможностями» вовсе не «совок» — а более крупные капиталистические фирмы и компании, вытеснившие уличных торговцев и блошиные рынки. Но это — отдельная история. 

Вернемся от экономики к личной жизни нашей героини. Веля — одинока. Ее немного придурковатый бой-френд — не в счет. Других подруг и друзей у нее просто нет. В фильме показана только какая-то знакомая на дискотеке, которой Веля неудачно пытается сбыть перешитый пиджак, выдаваемый ей за импортную «фирму». 

Но молодые субкультурщики того времени были крайне общительными. Коллективная тусовка была обязательным условием их существования. Достаточно посмотреть документальный фильм «Легко ли быть молодым» или «Иглу» Виктора Цоя, чтобы убедиться в этом. Кстати, знаменитая «стена Цоя» в Минске, где толпами собирались «неформалы», в «Хрустале» тоже не упоминается. 

Вообще следует сказать, что неформальная молодежь 90-х в целом была  не такой, как она показана в фильме. Тяжелые наркотики и беспорядочный секс, как у Алика-бой-френда, вовсе не составляли единственный смысл ее существования. 

Среди неформалов было большое количество думающих, интересных, одухотворенных и творческих людей. К которым, видимо, можно отнести и режиссера фильма Дарью Жук, и других членов ее команды. 

Одним из немногочисленных плюсов 90-х как раз можно признать и расцвет культурной жизни молодежи. Молодые поэты, писатели, музыканты тогда появлялись, как грибы после дождя. И «грибы» совсем не галлюциногенные. Любая свобода самовыражения тогда была реальной. 

А вот почему это не вылось во что-либо значимое — отдельная проблема. 

Впрочем, у фильма были еще немецкие и американские продюсеры и организаторы — возможно, это они так увидели нашу жизнь?



Помутневший хрусталь

В целом же,  героиня «Хрусталя» и ее друг больше похожи на нынешнюю молодежь, разобщенную и капсулированную. Отчужденную друг от друга то ли Инетом, то ли обществом потребления.
 

Впрочем,  совсем не минская богема является объектом критической интерпретации в этом фильме. Главная мишень — это «Хрусталь». Небольшой поселок, в котором как бы сконцентрированы все беды и пороки нашего общества. 

На украденные у мамы деньги Веля сюда и приезжает. Что бы выбраться из Хрустального, главная героиня пытается украсть деньги и у своих хозяев. Это при том, что билеты на рейсовые автобусы стоили тогда копейки. 

Интересно, кого собиралась обворовать главная героиня, чтобы купить авиабилет до Чикаго?

Жители поселка Хрустальный отличаются крайней неприветливостью. Куда девалось традиционное белорусское гостеприимство — непонятно. Неужели съемочную группу так плохо встретили в Хрустальном? Каждый, кто бывал в командировке в провинции, знает, с каким радушием местные жители относятся к приезжим. А уж тем более — встретили бы красивую молодую девушку из столицы, нуждающейся в помощи. 

Но за весь фильм Веле даже стакана чая не предложили.  

Мужчины здесь пьют и варварски браконьерствуют, то есть глушат портвейн и рыбу. Женщины — молча и исступленно работают, по домашнему хозяйству и на фабрике. Цеха, где производится давно вышедший из моды хрусталь, и работницы в утрированных красных косынках (из знамен их, что ли, перешили?), несколько раз показываются крупным планом. 
 

Очевидно, именно эта «тоталитарная» фабрика и производит людей-рабов, которые только и живут в Хрустальном. «Хрусталевцы» на каждом шагу ведут себя как «быдло». 

Степан, приютивший Велю, крутой дембель-десантник. Он ходит в синих спортивных штанах с лампасами и типичный «гопник». Степа считает армейскую дедовщину правильной, потому что «сук надо опускать». 

«Неуставщина» в армии — конечно, отвратительна.  При этом никаких тюремных понятий и «опущенных» в войсках не было, об этом знает каждый, кто служил срочную. 

Но чтобы «крутой» мачо Степан ни у кого не вызвал и тени симпатий, по фильму его самого тоже «обидели». По крайней мере, накануне свадьбы он пытается свести некую татуировку, набитую ему в армии на заднюю часть тела. 

Татуировщика, сводящего позорную наколку, играет знаменитый рэпер и бунтарь Хаски.  Уж его то авторы могли послушать, чтобы правильно узнать — как оно все на самом деле «по пацанам» бывает?
 
При этом в основе мировоззрения хрусталевского Степана лежит почтение к Советскому Союзу. «Тогда были правила» — говорит он. Но теперь эти правила устанавливают такие «гопники», как Степа, и местные смотрящие. 

Неужели до нас в очередной раз пытаются донести простую либеральную истину — в беспределе «дикого капитализма» 90-х годов виноваты, оказывается — коммунизм и Октябрьская революция 1917-го?
 
Тщетно Веля пытается проповедывать деревенскому парню американские свободы, когда родители должны стучаться в комнату ребенка. Ничего, кроме озлобления, у дремучего «ватника» это не вызывает.                               
Даже моральные устои советских людей — тоталитарны. Степан женится на своей невесте, дождавшейся его из армии. 
 
Получается, что отдельные нравственные принципы «совки» соблюдают только под репрессивным давлением общества либо в силу слепой традиции? 

В целом же все мужчины здесь показаны в свете радикальных гендерных теорий — похотливыми, тупыми самцами. 

Настолько неадекватными, что обдолбанный Алик, снимая медицинский жгут с руки, предлагает матери Вели «любовь». И самое главное  — эта «патриотка» соглашается! Вот оно — лицемерие старшего поколения, пафосно рассказывающего о героизме советских людей детям. 

Допустим. Но зачем молодому ди-джею сожительство с возрастной теткой, к тому же бедной, как музейная мышь? В довершение всего поселившийся в ее квартире  бой-френд предлагает Веле «жить втроем» с ее матерью. Прием для эпатажа зрителей? 

Удолетворения неких «желаний» требует от Вели даже младший брат Степана, 12-летний Костя. Но он, пожалуй, еще не потерян — Костя подсаживается на кассеты с «прогрессивной музыкой», которая дает ему столичная гостья.  

А затем подросток ворует у родителей свадебные деньги и вместе с Велей уезжает в Минск. По обочине идет оппозиционная демонстрация, требующая «свободы». Такой вот хэпи-энд.



Белорусский Догвиль

В целом же весь фильм снят одними черными красками. Он, наверное, лучше бы смотрелся в черно-белом исполнении. Но ничего белого, ни одного светлого пятнышка в нем не просматривается. 

Спору нет — 90-е годы были довольно мрачным временем. И изнасилований, и убийств в них было гораздо больше, чем показано в фильме. 
 

Но львиная доля их приходилось на членов ОПГ, занимавшихся первоначальным накоплением капитала. И на людей, деморализованных крушением «реального социализма».  А — не наоборот. 

Безусловно, советская бюрократия несет львиную долю ответственности за все это — но никак не скромные жители провинциальных поселков. Подобная интерпретация простого народа идет в полный разрез с традициями белорусских классиков. Но возможно, их тоже предлагается сбросить с «корабля», или «челленджера» современности?

Полная антитеза «свинцовой мерзости» окружающей действительности в «Хрустале» — это Америка. Остров свободы. Туда устремлены все помыслы и действия героини, туда рвется ее душа. 

А вот теперь представим на минуту — какой прием у американского зрителя вызвало бы подобное кино про его страну? 

Поэтому можно предложить авторам снять продолжение — Веля все-таки уезжает в Штаты. Там ее принимает безработная  чернокожая семья в одном из американских городов-призраков. И минчанка вдоволь наслаждается сценами насилия в бедняцких кварталах. Сын хозяйки рассказывает о своей службе в морской пехоте в Ираке. А потом афроамериканец насилует ее.  

Затем наша положительная героиня ворует деньги у приютивших ее  людей, прихватывает их несовершеннолетнего мальчика и с поддельными документами пытается убежать вместе ним в Мексику. 

Названием фильма мог бы быть — «Детройт».

Впрочем, нечто похожее уже есть.Ларс фон Триер в 2003 году снял фильм «Догвилль» — часть трилогии «США — страна возможностей». Впрочем, некоторыми эпизодами несколько более амбициозная работа фон Триера, видимо, случайно перекликается и с «Хрусталем». 



Еще несомненным достоинством фильма Дарьи Жук является его сила воздействия. Здесь белорусский режиссер и сценарист достигла вполне впечатляющего уровня. Может быть, это консультанты подвели молодую кинематографистку, неправильно и однобоко информировав о феномене 90-х? 

Однако  режиссер сама жила в то время и говорит, что некоторых персонажей списывала с натуры. Что ж — авторский взгляд имеет право быть.  Но в любом случае — с учетом творческого потенциала Дарьи Жук есть шанс, что она снимет еще не один правдивый фильм и о нашем прошлом, и о еще более непростом настоящем.