---

Окончание рассказа, начало которого было здесь
 

---

 

Треугольник

В 30-е годы XVIII философского столетия жил да был на Руси видный политический деятель, лифляндский барон граф Герман Кейзерлинг.





Образование получил в Кенигсберге, был чрезвычайно влиятелен в Курляндии, в Европе известен как блестящий дипломат и задушевный друг Иоганна Себастьяна Баха.

В 1733 г. он, «немец», возглавил Российскую Академию наук, за короткий срок упорядочил ее финансы и принял на службу поэта Тредиаковского, которому дал такое поручение: «Василь Кириллыч, напиши-ка ты, мин херц, грамматику русского языка, да при этом, будь добр, изрядно вычисти его».

Но нам Кейзерлинг интересен тем, что именно он способствовал появлению на российском историческом небосклоне Эрнста Иоганна Бирона. А помогал ему в этом еще более значимый персонаж — фаворит императрицы Екатерины I, не знающий ни в чем отказа и не ведающий никаких преград, Виллим Иванович Монс.

Зачем и с какой целью они, выходцы из шведской Риги, так усердно помогали внедрению в митавский герцогский замок безродного Бирона — истории доподлинно не известно, хотя понятно, что усердствовали вельможи не по собственной инициативе. Зато хорошо известно, что их стараниями Бирон в 1718 г ни с того ни с сего таки появился в окружении «курляндской вдовушки» Анны Иоанновны.

Известно и то, что перед этим в Кенигсберге шумная толпа пьяных студентов столкнулась с городской стражей, и в завязавшейся потасовке студент Бирон до смерти побил стражника. Кара за убийство служилого человека по тем временам была суровой, но Бирон ее избежал, за 700 талеров (огромные деньги!) был зачем-то выкуплен Виллимом Монсом из тюрьмы, после чего стал сначала личным секретарем, а потом камер-юнкером вдовствующей курляндской герцогини.

 

 

За этими фактами скрываются вторая и третья загадки: в ту пору году Бирону было 27 лет — многовато для студента. К тому же фамилия Бирон в списках студентов Кенигсбергского университета исследователями так и не была обнаружена.





Так или иначе, но на Анну Иоанновну Бирон произвел должное, а именно неизгладимое впечатление и оказал на нее беспрецедентное влияние. Причина этого влияния — тоже загадка, но уже не политического свойства, а потому проще объяснимая. Объяснение — в особенности женской души и в простом, но сильнейшем чувстве, которое называется любовью.

В Бироне Анна наконец нашла своего мужчину, своего повелителя, растворилась в возлюбленном, увидела мир его глазами, увлеклась всем, что нравилось ему, с наслаждением исполняя все его прихоти и капризы — лишь бы он был рядом. И здесь нет никакого преувеличения: более 20 лет ни на один день она с избранником не расставалась. Современники писали, что более дружной пары не было на свете, и обращали внимание на выразительную деталь: Анна и Эрнст всюду ходили, взявшись за руки.

Что же это был за кавалер: красавец, половой гигант, умница?

Генерал Герман фон Манштейн в самых первых мемуарах о Бироне, писал, что тот имел «красивую наружность». Ну, да ведь не за наружность же любит женщина мужчину. Верно, куда важнее такая запись Манштейна: «Он обладал здравым смыслом, и к нему можно применить поговорку, что дела создают человека. До приезда своего в Россию он едва ли знал даже название политики, а после нескольких лет пребывания знал вполне основательно все, что касается до этого государства...»

Это очень ценная характеристика, поскольку дана тем самым человеком, от мемуаров которого как от печки танцует вся российская историография посвященная «бироновщине», дана именно тем человеком, который придумал и сам термин «бироновщина». Наконец это написал тот самый офицер, который после смерти Анны Иоанновны в 1740 году ворвется в спальню Бирона, прикажет гвардейцам завернуть его в одеяло и как ненужный хлам вынести из дворца.

Но это случится десять лет спустя, а пока на дворе 1730 год — первый год нечаянного восшествия Анны Иоанновны на престол. И Бирон с нею рядом. Хотя...





Хотя рядом с самим Бироном еще с 1723 года другая женщина, его законная супруга Бенигна Готлиб фон Тротта-Трейден. И у них трое детей: дочь Елизавета и два сына — Петр и Карл.

Досужие историки предполагали, что матерью младшего, Карла, рожденного в 1728 году, была сама Анна Иоанновна. Действительно, в годы ее царствования Карла отличали особо: в четыре года он был капитаном Преображенского полка, в девять — камергером, в двенадцать — кавалером ордена Андрея Первозванного с бриллиантами. А ведь этот орден если и давали в детском возрасте, то лишь наследникам престола!

Примечательно и то, что Анна никогда не расставалась с ребенком. В феврале 1730 года, отправляясь в Москву, она взяла с собой минимум вещей и полуторагодовалого Карла.

Спрашивается, зачем? Ведь она отправлялась не на прогулку, а в дальнюю поездку с совершенно непредсказуемым исходом. Известно также, что до самой кончины императрицы юный принц спал в ее комнате. Наконец, у мальчика было двойное имя — Карл Эрнст...

Тем не менее, о беременности Анны нет ни одного свидетельства, хотя беременность и роды не остались бы незамеченными, тем более в Митаве, где чутких ушей и зорких глаз было достаточно. Тут, скорее, другое: Анна люто тосковала по материнству, и поэтому просто взяла биронова сынишку «на прокат» — запоздало поиграть с ним в дочки-матери, утешив свое бабье одиночество.

Постепенно Бирон, его жена и одинокая императрица составили одну семью. Жили дружно, Анна даже не имела своего обеденного стола, трапезничая только с семьей Бирона, в их апартаментах. Они все вместе катались на санях, слушали орган в кирхе, вечерами играли в карты. История знала много таких любовных треугольников, шокирующих и возмущавших общество, хотя внутри самой этой житейской геометрической фигуры все давным-давно было решено по-мирному.

Да, но Россия такого не видывала, Россия мерзкого треугольника не поняла, не приняла, возненавидела и прокляла. И прежде всего прокляла Бирона. Хотя причина ненависти не столько в нем, сколько в безоглядной любви к нему императрицы, с радостью подчинившейся такой судьбе.
 



 
Бирон, безусловно, оказывал на Анну Иоанновну огромное влияние, но делал это с умом. Этим и объясняется его продолжительный фавор: всякая любящая женщина, тем более императрица, скоро начинает тяготиться, если человек, пользующийся ее любовью, начинает ей что-либо навязывать. Бирон никогда ничего не навязывал, и уж тем более не предлагал ничего, что могло бы вызвать недовольство царицы, наоборот, старался создать атмосферу принятия решения, в которой Анна, от природы скованная и зажатая, чувствовала бы себя непринужденно. Свое влияние на государыню Бирону удавалось сохранять благодаря исключительной способности к нахождению только таких решений, которые вызывали бы довольный прищур глаз любящей женщины. Об этом он сам в одном из писем написал с предельной откровенностью: «Крайне необходимо осторожно обращаться с великими милостями великих особ, чтоб не воспоследовала злополучная перемена».
 


 

В течение многих лет осторожность Бирона ни разу не подвела, перемена не последовала, зато милостям императрицы не было числа. Фаворит получал от государыни и деньги, и владения, и табакерки с ее портретами в алмазах. Милости придворным на Руси щедро раздавались всегда, однако полученное Бироном не столь уж велико, и во всяком случае не идет ни в какое сравнение с 92 миллионами рублей, полученными всеми фаворитами Екатерины II.

 
Так была ль «бироновщина»?

Происхождение Бирона тоже окутано густейшим туманом. Нагнали туману его же биографы, не упуская возможность упомянуть, что «немец» был родом из конюхов, а мать якобы была служанкой-латышкой (ну, если и была латышкой, то нам, ливонцам, это должно только льстить).

Энциклопедии уверяют, что Эрнст Иоганн Бирон был сыном Карла фон Бирена, и родился он в 1690 году на родовой мызе Кальнцем, что в Курляндии. Нынче это поселок Калнциемс, на левом берегу Лиелупе. То, что столь известный исторический персонаж наш земляк, это греет самолюбие, но при этом важно понять, была ли на самом деле «бироновщина», а если была, то, что она собою на самом деле представляла? Какими были ее последствия для России? Наконец, насколько была самостоятельна в своей политике императрица?



 

В первой части рассказа, посвященного Анне Иоанновне, была попытка дать некоторые ответы, рассмотрев внутреннюю политику императрицы и выяснив, что вопреки стереотипам, политика та была жесткой, но вовсе не «губительной для государства Российского», скорее наоборот. Теперь настал черед определить роль в том самого Бирона.

В событиях с «разрывом Кондиций» в феврале 1730 года Бирон никакого участия не принимал, из Митавы он приехал только в марте. Самодержавная императрица, смотревшая в рот своему фавориту, должность ему сыскала высокую, но высока она была лишь при дворе, а не в государстве — Бирон занял место обер-камергера, оставаясь им вплоть до самой смерти Анны. Императрица выхлопотала для  Бирона титул графа, но хлопотала не у «своих», а у австрийского императора. Позже ему был пожалован орден Андрея Первозванного, но лишь после того, как дела в государстве заметно пошли в гору. В 1737 г. Анна решила «подарить» Бирону Курляндию, о которой он мечтал, но герцог стал управлять «подарком» как-то странно: без рвения и стяжательства командовал герцогством издалека, сидя в Петербурге.

Точно известно, что первые два года своего пребывания в России Бирон не проявлял интереса и к российским государственным делам. Это потом, привыкнув к заискивающим улыбкам вельмож, смиренно просивших принять их «скромные подношения» в надежде на заступничество, Бирон постепенно превратился, по мнению самих же просивших, в негласного правителя страны.

Но так ли оценивали роль Бирона его современники из тех, которым от Бирона вроде бы ничего не было нужно? Оценивать оценивали, но опять же как-то странно.





Начнем с мнения всемогущего фельдмаршала Миниха, который записал, что Бирон «не имел вовсе образования, говорил только по-немецки и на своем природном курляндском наречии, при этом временщик открыто заявлял о том, что не хочет учиться читать и писать по-русски».

Опустим явную ложь об отсутствии какого-либо образования, но отметим указание на некое «природное курляндское наречие». Если фельдмаршал имел в виду какой-то диалект латышского языка, то приводимые сведение о том, что у Бирона мать была латышкой, не так уж далеко от истины. А слова о том, что Бирон не жаловал русский язык, возьмем на заметку.

Несколько штрихов к портрету Бирона добавляет сын фельдмаршала дипломат Эрнст Миних: «Он был величав и горд, честолюбие его не имело никаких пределов; он был чрезмерно вспыльчив, а его мщение простиралось даже до жестокости». Здесь запомним тезис о мстительности Бирона.

А вот мнение о Бироне генерала Манштейна: «У него не было того ума, который нравится в обществе и в беседе, но он обладал некоторого рода гениальностью или здравым смыслом, любил роскошь и пышность до излишества и был большой охотник до лошадей». Обратим здесь внимание на предельно снобистский пассаж о здравом смысле Бирона на грани гениальности и при одновременном отсутствии у него ума, который нравится «обществу». К «обществу» Манштейн, безусловно, относил и себя.

Приведенные мнения вполне могут заслуживать доверия, однако нельзя забывать, что оба Минихи и Манштейн были инициаторами и участниками свержения Бирона, поэтому с их стороны логично было в мемуарах всячески очернить временщика. Но очернительство у государственных мужей вышло какое-то, пардон, девичье: ах, он был бяка — и ни одного аргументированного факта о вреде, нанесенном Бироном государству Российскому.

«Тщеславным, честолюбивым, подозрительным и ревнивым к власти» человеком называет Бирона и французский посол в России Де-ла-Шетарди. Но и у него ни слова о происках честолюбца против государства!

А с другой стороны вот какой портрет Бирона рисует английский дипломат Э. Финч: «Его вообще любят, так как он оказал добро множеству лиц, зло же от него видели очень немногие, да и те могут пожаловаться разве что на его грубость, на его резкий характер. Впрочем, и эта резкость проявляется только внезапными вспышками, всегда кратковременными; к тому же, герцог никогда не был злопамятен». Как видим, «нейтральный» британец полностью опровергает слова младшего Миниха о мстительности Бирона и опять ни слова не говорит о его вредоносности для государства.

Российские историки презрительно называли Бирона «канальей», советская историография не уделила ему вообще никакого внимания — ни одна фундаментальная работа не была ему посвящена. Все вместе историки оценивали Бирона как бы мимоходом, но при этом отмечая его исключительное влияние на ход дел в России при Анне Иоанновне. Странно…

А ничего странного нет! Вернемся к воспоминаниям современников Бирона, открыв мемуары Клавдии Рондо, жены английского посла в Петербурге. У нее тоже не было видимых причин бросать тень на Бирона или льстить ему: российско-английские отношения в то время были нормальными, любовницей фаворита она не была. Поэтому Рондо пишет, как есть: «Герцог от природы очень сдержан и очень искренен, не говорит того, чего нет на уме, а отвечает напрямик или не отвечает вовсе... Когда выходит из себя — несдержан в выражениях. Он презирает русских».

Стоп! А вот, пожалуй, и ясный ответ на вопрос о происхождении «бироновщины». Бирон презирал русских! Понятно, что не русскую нацию как таковую, не народ, которого он знать не знал, поскольку с народом не общался, а презирал тех русских, что крутились подле него, преследуя свои цели. Кто там крутился, известно. И они это презрение ощущали, оно их возмущало, приводя в бессильное негодование, но они ничего поделать с этим презрением не могли — за спиной Бирона стояла императрица.
 


 

Да, Бирон был человеком амбициозным и тщеславным, вместе с тем не обладал волей и умом истинно государственного деятеля. Это противоречие приводило к тому, что Бирон оказывался в двойственном положении: будучи рядом с Анной, он обладал огромной властью, но толком не знал, как ею распорядиться. Власть любил, но любил болезненно ревниво, поскольку всегда ждал подвоха со стороны окружения императрицы. А Анна любила Бирона, и была болезненно ревнива ко всему, что было направлено против возлюбленного. Вот так они дуэтом и мучались. И вы хотите, чтобы окружение такой дуэт полюбило?


Без Анны

Умирая, Анна оставила любимому Эрнсту самое дорогое, что у нее было, — власть: Бирон ее указом стал законным регентом следующего императора — двухмесячного младенца Иоанна Антоновича, тоже законно, «по назначению», получившего престол. Но этот подарок возлюбленный не удержал — уже через несколько дней Бирон был свергнут. Всесильного фаворита, перед которым еще вчера все трепетали, брыкающегося и мычащего протащили из спальни Зимнего дворца через парадную залу, где в гробу недвижимо лежала покойная императрица — помочь ему она уже ничем не могла.

Сию неприятность регенту доставил фельдмаршал Миних, чьи амбиции не знали меры. Это он задумал государственный переворот, заручившись поддержкой матери младенца-императора Анны Леопольдовны, которой Бирон в роли регента при ее собственном сыне-императоре был ни к чему — сами справимся!
 


 

Местом ссылки Бирона был назначен глухой сибирский поселок Пелым. Миних — весьма опытный инженер — даже загодя спланировал дом для поверженного врага.

Но радовался Миних недолго: год спустя в результате очередного государственного переворота на престол вступила Елизавета Петровна, которая вернула Бирона из Пелыма, а Миниха отправила на его место, в тот же дом. Вельможи встретились в пути, глянули друг другу в глаза и молча раскланялись...

Императрица Елизавета велела Бирону поселиться в Ярославле, будто бы знала, что ему нужно. Он на берегах Волги не страдал, а двадцать лет кряду наслаждался спокойной и вольной жизнью, не обремененной дворцовым этикетом, перемешанным с лизоблюдством и вероломством, читал себе книги да ездил на охоту. Но русского языка так и не выучил.

Со смертью Елизаветы в 1761 году Бирон был призван в Петербург (впрочем, как и Миних) и оказался окружении нового императора Петра III, не зная толком, что ему при дворе делать. Незнание, впрочем, длилось недолго.

Год спустя Екатерина II, совершив очередной государственный переворот, нашла Бирону дело, вернув ему корону Курляндии. Она была уверена, что «более верного интересам России соседа не найдешь». Императрица оказалась права: как писал историк князь Щербатов, Бирон России был верен и «никаких особых сокровищ в Курляндию не перекачивал».





Престарелый герцог поселился в своем дворце в Митаве. Жил скромно, и вот тому подтверждение: построив в Митаве и Рундале роскошные дворцы, Бирон приказал стены собственных герцогских покоев просто оштукатурить, а полы настлать из простых досок — то ли в Ярославле так жить привык, то ли вообще плевать хотел на роскошь...

Правил Бирон герцогством недолго, добровольно передав корону сыну Петру, и в 1772 году в возрасте 82 лет скончался от инфаркта.


Повреждение нравов

Выше нами был упомянут князь Михаил Михайлович Щербатов — достойнейший человек, мудрый и честный.





Родился он при Анне Иоанновне, жил при императрицах Елизавете и Екатерине II, был почетным академиком, историком и публицистом, сильно не любимым властями. А не любили его власти за то, что написал он книгу с порочащим власть названием «О повреждении нравов в России», которую издать решились лишь через сто лет. Всем в ней от князя-историка досталось, но об эпохе Анны и Эрнста он написал так:

«Хотя трепетал весь двор, хотя не было ни единого вельможи, который бы от злобы Бирона не ждал себе несчастия, но народ был порядочно управляем, не был отягощен налогами, законы издавались ясны,  исполнялись в точности, был управлен кабинет, где без подчинения и без робости един другому каждый мысли свои изъяснял, и осмеливался самой Государыне при докладах противуречить, ибо она не имела почти никогда пристрастия, но искала правды. Да можно сказать и не имела она льстецов из вельможей, ибо просто наследуя законам, дела надлежащим порядком шли».

Вот те и на! Прямо Золотой век России! А мы все «бироновщина», да «бироновщина». Выходит, не виновен курляндец Бирон перед Россией?

Мы не в суде, а поэтому позволим себе юридическую вольность и ответим на этот вопрос — вопросом, вернее, тремя. Если бы Бирон был виноват, вернула бы его из далекого Пелыма императрица Елизавета Петровна? Если был бы виноват, вернул бы его в Петербург император Петр III, возвратив при этом все звания, награды и имущество? Будь Бирон виновен, назначила бы его императрица Екатерина II вновь руководить весьма и весьма проблемной Курляндией?

Внимательный скептик может придраться к решению Елизаветы: из Пелыма она Бирона вернула, но ведь не ко двору, а оставила в Ярославле — почему? А на это есть ответ еще одного мудрого и честного человека: «Он (Бирон, — В.П.) имел несчастие быть немцем; на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа (выделено мной, — В.П.)». Это сказал Пушкин.





Поэт кратко и внятно пояснил, что нужно было России от несчастного Бирона. Ей нужен был эдакий громоотвод, чтобы разрядить свое недовольство — и она его нашла. Ей нужна была некая причина, на которую сначала общественное мнение, а потом и мнение историков могли бы списать все неурядицы послепетровской эпохи, спровоцированной лихими петровскими реформами — и «бироновщина» подошла в самый раз.

Россия ничтоже сумняшеся всю ответственность за последствия реформ взяла, да и возложили на человека, влезшего в Россию из Европы через прорубленное Петром окно...

Не в первый и не в последний раз мы, русские, не по злобе, а черт знает почему, сумели найти для самих себя наивную, но привычно успокоительную формулировку, согласно которой в бедах России виноваты или «татарове», или «немцы», или «латыши», или «жиды и студенты». И это точно «в нравах народа»: нашли, повздыхали да и угомонились...

Ну а что же нужно было Бирону от России?

А это загадка истории, уходящая корнями в 1718 год, когда могучего драчуна-студента Эрнста Иоганна Бирона вдруг за немалые деньги выкупили из кКенигсбергской тюрьмы.  Русский язык он так и не выучил, но свое правление в Курляндии свел к тому, чтобы герцогство было тихо-мирно продано государству, которому он, паренек из Калнциемса, отдал свои лучшие годы.

 
Как-то раз декабрьским вечером 1761 года неслась по Невскому шальная тройка. За мостом через Мойку ямщик резко свернул и тут же остановил коней у подъезда старинного каменного дома. Из кибитки вышел могучий старик и требовательно постучал в запертые двери. Отворившего дверь лакея отгреб в сторону и быстрым шагом стал подниматься по лестнице, скидывая шубу прямо на ступени. В зале остановился и громко крикнул по-немецки: «Надеюсь в этом доме не все еще спят?!»
 




В доме спали не все. Вышедшая из гостиной сухонькая женщина всмотрелась в непрошеного визитера, и когда он стянул вместе с париком лохматую лисью шапку, прикрыла рот рукой, прошептала по-русски: «Боже мой! Папенька!» и бросилась старику на шею.

Этой женщиной была княгиня Елизавета Черкасова, в девичестве Бирон. Была она невесткой влиятельного «птенца гнезда Петрова» князя Черкасова, который в свое время сильно невзлюбил Бирона, крепко насолил ему, за что Бирон отправил его с глаз долой в ссылку, а потом и сам отправился туда же. Обоих из Сибири вернула Елизавета Петровна. Князь уже давно как умер, а Эрнст Иоганн Бирон, отсидев срок в Ярославле, теперь направлялся ко двору, но наперво заехал обнять любимую дочь, вышедшую замуж за сына князя Черкасова и живущую теперь в его доме.

Такие вот на Руси случаются удивительно запутанные истории и судьбы... А чтобы удивить вас окончательно, на прощание скажу, что адрес того дома и до сих пор прежний — Набережная Мойки, 12. Полагаю, русскому человеку нет надобности пояснять, что это за адрес.