Вы уж не журите меня, коллеги, за то, что я иногда отвлекаю ваше внимание рассказами о людях, с которыми довелось встречаться, дружить и не раз сидеть за одним столом.

Они стоят того, да и причина имеется: этот год у двоих из нас — юбилейный.

Начиная с 80-х, мы, четверо — д.ф-м.н. Анатолий Ковалёв, профессора Виктор Мельников, Жорж Мрочек и ваш покорный слуга долго плыли в одной лодке, будучи совершенно разными.

Менялись места нашей работы, приходили и уходили близкие. Неизменной осталась лишь дружба, которая сопутствовала нам всегда — и в радости, и в горе.

Сей рассказ — не о научной деятельности, а больше о цивильной жизни моих друзей-учёных, наполненной радостными и драматическими эпизодами, поскольку никто, кроме меня, об этом не напишет.
 

Не помню с чьей подачи, но в декабре 1969 года меня направили на преддипломную практику в Лабораторию электроники Академии наук БССР.

В то время ей руководил известный организатор науки, член-корреспондент АН СССР Валентин Николаевич Авдеев — изобретатель стержневой лампы, применявшейся в электронике.

До войны он с пятнадцати лет работал на Ленинградском электротехническом заводе «Светлана», в 1941 году был направлен на стажировку в США. По возвращении в блокадный Ленинград его назначили главным инженером этого крупного предприятия.

После войны Авдееву было доверено руководство профильными научно-исследовательскими учреждениями Сибирского отделения АН СССР, а в 1961 году он, вместе с когортой российских ученых и специалистов, был направлен на укрепление белорусских научно-исследовательских учреждений.

Настоящий русак и очень пробивной человек, Авдеев располагал обширнейшими связями в АН СССР, московских и сибирских институтах, поддерживал приятельские отношения с именитыми учеными — Харитоном, Келдышем и другими. И это при том, что за его плечами был всего заводской техникум.




Валентин Николаевич Авдеев
 

---

В представлении сотрудников директор слыл правильным человеком, однако имел одну особенность — на праздничных застольях рюмок не признавал. Выпивал стакан спирта, чем-то притаптывал, и больше — ни-ни. Остальную часть торжества он проводил в беседах.

Многие потом недоумевали — он абсолютно трезв, ни в одном глазу, но откуда он знает подробности? Им было и невдомёк, что они сами в подпитии выкладывали Авдееву всё, что ему требовалось знать.

Попал я в непосредственное подчинение к любимчику Авдеева к.т.н. Виктору Мельникову, который тогда занимался опытами по изучению влияния слабых магнитных полей на животный мир и растения.

8 декабря 1969 года Мельников зачислил меня на работу лаборантом с небольшой зарплатой. С этой записи фактически и началась моя трудовая биография.

Студенческой практикой Мельников, конечно же, не занимался. Он приставил ко мне большого оригинала по фамилии Крюков, который сразу же указал мне дорогу на институтскую свалку поискать шасси для нужного ему по хозяйству прибора и больше развлекал разговорами на политические и религиозные темы.

Говорили, что вскоре он подался в священники.

Поняв, что с таким руководителем мне трудно будет написать дипломную работу, я через три месяца перешел практиковаться на военный завод и на некоторое время потерял связь с институтом.



Мой снимок 80-х годов
 

---

Прошло несколько лет. Пройдены типичные для советского инженера-активиста ступеньки роста: молодой специалист — освобождённый комсорг номерного предприятия — зав. сектором Минского обкома комсомола — инструктор Первомайского райкома партии, курирующий научные и проектные учреждения, в том числе АН БССР.

По иронии судьбы одним из первых моих заданий была подготовка на бюро вопроса о работе теперь уже не Лаборатории, а Института электроники.

Никто меня в Институте не узнал, даже Мельников. Это облегчало задачу — проверка была основательной и жёсткой, совсем не в академическом стиле.

Там-то я и познакомился с заведующим лабораторией лазерных технологий Анатолием Ковалевым, который исполнял обязанности секретаря партийной организации.

На заседании бюро райкома партии разговор состоялся тяжёлый. От волнения Ковалёв забыл, сколько коммунистов у него на учете, и никак не мог понять, чего от него, ученого, хотят эти важные дяди и тёти.

Из зала заседаний он вышел какой-то потерянный при том, что тогда никто ни на кого не орал, не угрожал стереть в порошок и надеть наручники, однако многие выходили с испариной на лбу и в прилипшей к спине рубашке.

Надо же, но через несколько лет именно Ковалёв, став заместителем директора Института электроники, буквально перетащил меня к себе в институт, так как не тяготел к административно-хозяйственной практике и не скрывал этого.

В то время директор Института академик Пилипович В.А. являлся ученым секретарём Президиума Академии Наук БССР и только периодически наведывал нас, будучи уверенным, что мы ему проблем не создадим.

Простенький вроде бы эпизод лучше всего характеризует этого дальновидного человека, который уверенно пережил смутные перестроечные годы и опрокинул краснобаев во время горбачёвской практики выборов директоров.
 
Как-то я приехал к Пилиповичу на дачу и, увидев кривой ряд гвоздей в обшивке стен прихожей, спросил:

— Владимир Антонович, а почему не ровненько?

А тот в ответ:

— Эту работу, Валентин, выполнял мой пятилетний внук. Я специально никому не поручаю перебить гвозди, так как он должен созерцать своё тяп-ляп до тех пор, пока сам не исправит. Ему же здесь жить, — с улыбкой ответил мне академик.


С первых дней работы в Институте мне впервые пришлось прочувствовать, что такое академическая свобода действий.

Ни Пилипович, ни Ковалев в хозяйственные проблемы не вникали, и поскольку поручений от них не исходило, пришлось руководить самим собой.

Я рванул, как учили, и работа стала двигаться опережающими темпами. Институтские помещения превратились в большую ремонтную площадку, на склады стали завозиться дефицитные приборы и оборудование, сотрудники улыбались, идя мне навстречу.

Работа работой, но мы с Ковалёвым и Мельниковым находили время для бесед на самые разные темы.

Вскоре к нашей троице присоединился друг Мельникова, заместитель директора Физико-технического Института АН БССР Жорж Мрочек, который стал время от времени заглядывать к нам на чаёк.
 



Ж.А.Мрочек
 

---

Приходил чаёвничать и заведующий смежной лабораторией, к.ф-м.н. Юрий Биенко, который в свое время решил проблему управления проходческими комбайнами в шахтах Солигорского калийного комбината с использованием лазеров.

Это он говорил, что настоящие ученые должны работать до завершения кандидатской диссертации, а после защиты — сдать приборы на склад и заниматься руководством младшими научными сотрудниками, которые обязаны готовить своим боссам докторские диссертации.

Закоренелый холостяк, Биенко имел большой опыт отношений с лучшей половиной человечества.

Как-то Ковалёв всерьёз принялся распекать его за опоздание, и побледневший Юрочка вдруг вспылил:

— Вы ничего, глупые, не понимаете! Я же девицам приношу радость. Они приезжают голодные, я их покормлю, угощаю шампанским, развлекаю приятными беседами, дарю им часок-другой женской радости и отвожу на машине домой. Разве это не форточка для тех, кто не устроил свою личную жизнь?

Мы переглянулись. Крыть было нечем.

Конечно, не всё, что касалось Юрочки, было связано с женщинами. Он довольно хорошо ориентировался в современных научных веяниях. К тому же водил дружбу с учеными-оригиналами и время от времени приглашал нас на встречи с ними.

Среди тех, кто приезжал в Минск, помню яркую личность — Рудольфа Баландина, приемного сына всемирно известного академика В.И.Вернадского, автора учения о ноосфере.




Великий русский учёный Владимир Иванович Вернадский и его приёмный сын Рудольф Баландин
 

---

Рудольф состоял в академической комиссии по изучению творческого наследия Вернадского.

В то время он уже являлся автором 16 книг. Четыре из них были изданы за рубежом.

Выросший среди интеллектуалов высшего уровня, он умел слушать, выбирая рациональные зёрна в возражениях оппонентов и направляя разговор в русло развития этих посылов. Потому-то беседы с ним были весьма интересными.

В разговорах Рудольф почему-то всегда смотрел в мою сторону и в знак благодарости за спарринг даже презентовал несколько своих довольно занимательных книг.




Подарок Рудольфа Баландина
 

---

Среди белорусских оригиналов Биенко больше всего симпатизировал известному ниспровергателю устоявшихся научных представлений в физике, профессору Альберту Вейнику — основоположнику теории тепломассопереноса и создателю нового подхода к решению проблем современной философии.

Поначалу научная карьера Вейника развивалась блистательно — в 24 года он стал доктором технических наук, защитив диссертацию в МВТУ им. Баумана.

Спустя три года его избирают членом-корреспондентом Академии наук Белорусской ССР.

Сферой научных интересов Вейника была металлургия. Но параллельно с работами по теории литья он разрабатывает единую научную концепцию мира, в которой рискнул объединить воедино разрозненные дисциплины: термодинамику, механику, химию, электромеханику, теорию относительности и квантовую физику.

Ученый выдвинул идею о существовании хронального вещества, отвечающего за ход времени, выделил характеристики метрического вещества — именно оно, по его мнению, придает всем телам массу и объем.

Когда Вейник с помощью своей Общей теории природы попытался объяснить физический механизм аномальных явлений, его деятельность была объявлена антинаучной.

Начался длительный период опалы, который продолжался вплоть до 24 ноября 1996 года, когда по официальной версии 77-летний ученый случайно погиб под колесами автомобиля.

С тех пор прошло достаточно лет, но в 2012 году в ходе экспериментов на адронном коллайдере в Швейцарии была обнаружена элементарная частица, названная «бозоном Хиггса». Она и подтвердила существование метрического вещества.

Хиггс получил Нобелевскую премию, а о Вейнике никто и не вспомнил.

Я, коллеги, рассказал вам об этом необычном человеке неспроста. Вейник работал в Физико-техническом институте под началом моего друга Жоржа Мрочека, являвшегося заместителем директора по научной работе.

Можете себе представить, каково было иметь у себя в подчинении Альберта Вейника, стараться не навредить необычному исследователю и в то же время держать круговую оборону со всех сторон.

Как крупный учёный Мрочек прекрасно понимал, что для развенчания неудобных гипотез нужны доказательства, а их никто так и не представил.

Прежде чем остановиться на его персоне, — коротко о судьбах двух наших друзей, которые безвременно ушли, оставаясь в нашей памяти.


Анатолий Анатольевич Ковалёв — самая драматичная фигура в нашем квартете.

Высокий, с правильными славянскими чертами лица, кудрявый и обаятельный, он был любимцем всех, кто с ним работал, являясь одним из самых больших авторитетов в своей области.

Ковалева уважали многие серьёзные люди от науки. Он был в дружеских отношениях с известным физиком, академиком Аскаром Акаевым, который потом стал президентом Киргизии.

Анатолий с женой несколько раз ездил к нему в гости, отдыхал на знаменитом озере Иссык-Куль.

Расположением он пользовался и у знаменитого физика-теоретика академика Евгения Велихова, несколько раз посещавшего Институт электроники и всегда положительно отзывавшегося о его деятельности.

И всё же более всех Анатолию благоволил Президент Академии наук БССР, академик Борисевич Н.А. Он постоянно справлялся о сроках завершения им докторской диссертации, планируя не только профессиональный, но и карьерный рост своего способного любимца.

А тот не торопился, считая примером для подражания выдающегося физика, академика Степанова.

Когда я распекал Ковалёва за его взъерошенный вид, он всегда говорил:

— А академик Степанов зимой ходил по лабораториям Института физики в сандалиях на босу ногу.

Ничего не оставалось, как ответить:

— Станешь академиком уровня Степанова, ходи хоть голым.

Анатолий прощал мне колкости и покорно направлялся со мной в магазин за новой одеждой.

Жена его активно участвовала в международных и республиканских выставках кошек, но заниматься мужем её мама не научила.

В студенческие годы красавица танцевала в ансамбле народного танца БГУ им. Ленина и, конечно же, была нарасхват.

Столкнувшись с какими-то проблемами, танцорка неожиданно приняла ухаживания Анатолия, и они поженились.

Свадьбу сыграли в ресторане «Седьмое небо».

Так совпало, что в день свадьбы в столице концертировал популярнейший в те времена певец Муслим Магомаев, который, как известно, женщин в молодости не пропускал.

Увидев красивую невесту, он пересел за свадебный стол и весь вечер пел ей песни.

Анатолию повезло — Магомаев до конца вечера набрался, и его увели в номер.


Вскоре у Ковалевых родились два сына.

Особенно мне нравился младший их парень, Игорёк — симпатичный и добродушный.

Как-то Ковалёв попросил меня достать билет на самолет в Симферополь: мол, сын едет на отдых со своей девушкой.

Радости на его лице я не увидел, но помог, и молодые улетели в Крым.

В последний день перед возвращением дьявол потянул пару искупаться в море.

Прыжок Игорька с пирса имел трагические последствия: он ударился головой обо что-то на морском дне и сломал шейный позвонок.

Отец полетел в Крым, привез загорелого, но неподвижного сына в 1-ю городскую больницу и каждый день в отчаянии навещал его.

Приходя на работу, он долго молчаливо сидел, уставившись в одну точку, а потом рассказывал мне, что только теперь открыл для себя младшего сына, который просто поразил его интеллектом и оригинальными суждениями за несколько недель до кончины.

Анатолий съедал себя упрёками, почему он, допоздна просиживая на работе, мало занимался сыном, и больше знает, чем дышат чужие люди, чем его умирающий ребёнок.

Сколько мы ни пытались отвести друга от этих мыслей, ничего не получалось.

Не помогло овладеть собой ни присуждение Ковалёву в 1985 году Государственной премии СССР, ни избрание членом-корреспондентом Академии наук, ни назначение на должность директора Института электроники.




Лауреаты Государственных премий СССР от Белоруссии: Демьянович, Злотник, Ковалёв, Пилипович, Юрченко
 

---

Я тогда уже не работал в институте, но до меня доходили слухи, что без моей ежедневной опеки Анатолий потерялся вконец, из-за чего частенько попадал в больницу.

Все его жалели, но ничем помочь не могли.

В последний прижизненный день рождения Анатолия, мы — трое его друзей, собралась в кафе напротив его дома, но он так и не появился.

На следующий день я позвонил ему и в шутку предупредил, что и в следующий раз друзья соберутся опрокинуть рюмку за его здоровье, не заморачиваясь, сможет именинник перейти улицу или нет.

Как и следовало ожидать, через несколько месяцев сердце Анатолия не выдержало, и он скончался.

Прощание с Ковалёвым состоялось в Институте физики, где была организована солидная ритуальная церемония.

Я в то время лечился в президентской больнице и вырвался лишь на час, чтобы попрощаться с ним.

На годовщину жена Анатолия позвала нас на поминки.

В квартире был затеян ремонт. С грехом пополам рассевшись в тесноте, мы помянули беднягу и по лицам родных поняли, что и жена, и старший сын с невесткой давно успокоились и занимаются своими делами.

Смотрел Анатолий с небес на все это, или нет — неведомо. Но мы лишь тогда осознали, почему он сделал все возможное, чтобы скорее присоединиться к своему Игорьку — такая жизнь ему вряд ли была нужна.


Прошло несколько лет. За 9 суток до конца света по календарю индейцев майя, в необычный по совпадению цифр день — 12.12.2012 года — не стало еще одного нашего академического друга, профессора Виктора Мельникова.

Скромный и абсолютно не требовательный к жизненным условиям человек, он жил под девизом «лучшее — враг хорошему» и нам советовал.

Бессменный секретарь партбюро Института электроники, лучший лектор общества «Знание» и пропагандист, постоянный председатель окружной избирательной комиссии и т.д., Мельников успевал везде.




Беседа с молодёжью
 

---

По складу характера он не тяготел к приборам и был увлечён популяризацией науки.

Разъезжая по городу на ярко желтых «Жигулях», которые мы окрестили «канарейкой», он перетекал из одной аудитории слушателей в другую, был в курсе всех академических новостей и делился информацией со всеми нами.

При всём при этом, Мельников был большим знатоком поэзии. Он знал наизусть столько стихов на лирические темы, сколько мы за всю жизнь не осилили разом.

В последние годы Виктор с подругой жизни Натальей повадились на отдых в Египет и агитировали меня присоединиться.

Я ему намекал, что в пожилом возрасте и при активной трудовой деятельности не стоит шататься по жарким странам со сменой часовых поясов и климатических условий.

Он поддакивал и, как всегда, всё делал по-своему.

Однажды ночью Виктору стало плохо, и он загремел в лечебницу с инсультом. И тут началась Санта-Барбара.

Врачи вытащили профессора с того света, но левая сторона его тела был частично парализована.

В больницу каждый день ездила не только Наталья. Объявились его две дочери и первая жена.

Когда время содержания в стационаре приблизилось к концу, встал вопрос, куда везти еле оклимавшегося больного.

Наталья жила в панельной пятиэтажке на четвертом этаже, а у младшей дочки была трехкомнатная квартира, которую Виктор подарил ей, уходя из семьи. К тому же, в многоэтажном доме работал лифт.

Забрать Виктора вызвалась дочь, так как другой вариант на тот момент исключался.

Как-то мы с Мрочеком решились навестить друга на новом месте проживания.

Дочь впустила нас в квартиру нехотя, чему мы были крайне удивлены. Но с первых минут всё прояснилось.

Наш друг лежал на кровати, оборудованной приспособлением, чтобы легче садиться. Напротив стоял маленький телевизор.

Нам показалось, что его только кормили, изредка перебрасываясь словами, и он в одиночестве целыми днями лежал, уставившись в ящик.

Мы никак не могли поверить: как можно так относиться к отцу, который выучил, отдал свою квартиру и всё, что в ней, постоянно помогал деньгами!

Через какое-то время больным родителем все бывшие «натешились».

Возможно, узнав, что у Виктора больших денег не имеется, они уже не возражали, чтобы Наталья забрала его к себе, но при одном условии: Виктор уходит навсегда и к дочери не возвращается.

Так наш друг вернулся в дом, где прошли его счастливые денечки с женщиной, которая много лет шла с ним по жизни и не отказалась от него в трудную минуту.

Через несколько недель он с помощью Натальи стал ходить на прогулки.

Мы уже начали строить планы поехать на дачу, или в гости, но было не суждено — в роковой день 12.12.2012 года Виктора не стало.

Упокоился Виктор, как он и хотел, рядом с его родителями в погребальной стене на территории крематория. Наверное, таким образом, он решил избавить свою кровную родню от хлопот по уходу за своей могилой.




Последнее застолье с Виктором Мельниковым
 

---

Прошло пять лет, как судьба располовинила нашу компанию. Остались мы вдвоём — я и профессор Мрочек, о котором мой заключительный рассказ.

Поскольку 6 июля сего года он отметил своё 80-летие, весь этот материал посвящается ему.




Мрочек у меня в гостях
 

...Так случилось, что в 20-х годах прошлого века пересеклись судьбы двух женщин, которые условились назвать своих сыновей одинаковыми именами.

Первая уехала к мужу в Витебск, и в 1930 году в семье появился будущий лауреат Нобелевской премии Жорес Алфёров, названный отцом в честь Жана Жореса, лидера французской социалистической партии.

Вторая осталась жить в местечке Крайск на территории Западной Белоруссии и через семь лет тоже родила мальчика. Нарекли его Жоржем.

Случайны совпадения или нет, но Жорж тоже работал в физико-техническом институте (только белорусском), стал доктором технических наук, профессором, лауреатом Государственной премии БССР и многих других престижных титулов и наград.

Кембриджским Международным биографическим центром он внесен в список двух тысяч выдающихся интеллектуалов ХХ века.

Размышляя о том, как пекутся настоящие учёные, невольно прихожу к выводу, что они — единственные из мужчин, которых не лепят женщины, но могут свом вмешательством очень помешать и даже обнулить.

Очевидная разница жизненных амплуа делает творческих работников крайне уязвимыми и незащищёнными перед фуриями. Потому тот из них, кто по молодости не сообразил, что, выбирая жену, нужно внимательно присмотреться не столько к ней, сколько к её матери, имели потом большие проблемы.

Случаются, конечно, и ситуации из разряда «бес в ребро».

Если эти промашки допускают посредственности, то всё проходит как-то незаметно. Другое дело, когда разлучницы берутся считать рёбра великих людей — таких, как Андрей Сахаров или наш Василь Быков.

Они способны поломать не только образ жизни, но и жизненную ориентацию человека, а это вдвойне опасно.

Жорж промахнулся в молодости всего один раз, сделал выводы и навсегда ушёл с головой в науку.

80-е были для него самыми продуктивными, поскольку работами ФТИ в области металловедения и новейших технологий обработки металлов заинтересовался Пётр Миронович Машеров.




П.М.Машеров в ФТИ АН БССР, слева — Ж.А.Мрочек
 

---

После трагической смерти Машерова институт и персонально Мрочек не снизили обороты.

С 1979 по 1990 год Жорж фактически руководит ФТИ, так как директор Института являлся академиком-секретарём отделения физико-технических наук и в основном находился в Президиуме Академии.

В 1982-1986 годах он четырежды награждается медалями ВДНХ СССР, в 1990 году защищает докторскую диссертацию.

Не желая участвовать в развале Академии, который начался с приходом на президентскую должность выдающегося математика и никакого организатора В.П.Платонова, Мрочек переходит на работу в Белорусский политехнический институт, ставший вскоре национальным техническим университетом. Там он становится профессором и «Отличником образования».

Научная плодовитость Жоржа поражает.

Он — автор около 700 научных работ, в том числе 46 книг (монографии, учебники и учебные пособия). Имеет авторские удостоверения на 107 изобретений, включая патенты в Великобритании, Франции, Швейцарии, Германии и Италии.




Подаренные мне работы Мрочека
 

---

Среди учеников Мрочека — 10 докторов и кандидатов наук, 5 магистрантов.

Ровненький, будто прут проглотил, всегда со вкусом одетый, Жорж всегда причина зависти мужей на застольях и абсолютная безнадёга для женщин, которые не прочь заполучить профессора в красивой обёртке.

Порой, им и невдомёк, что главная его любовь и страсть — наука да работа с будущими дипломированными специалистами.

И всё же для нас, его друзей, главным было совсем другое — Жорж умеет дружить и никогда не подводит.


Вспоминаются несколько эпизодов, которые красноречиво свидетельствуют, что друзей он любил не за должности и оставался верен им при любых обстоятельствах.

Во время моей работы управляющим делами Академии Наук кто только ни обращался за всякого рода помощью.

А мог я тогда многое, так как под моим началом находилась вся огромная хозяйственная сфера Академии.

Помогал я многим, но трое моих друзей ни разу не обратились ко мне по бытовым вопросам.

После появления в президентском кресле академика В.П.Платонова первое время ничего не изменилось. Он в хозяйственные проблемы не вникал.

Поскольку Физико-техническому институту, где работал Жорж Мрочек, было поручено хозяйственное обеспечение санатория-профилактория «Ислочь», мы с ним изредка ездили туда отдохнуть и попариться в баньке.

Такие визиты, к тому же, помогали пообщаться с персоналом и отдыхающими, быть в курсе того, что сделано по реконструкции зданий, благоустройству территории и обеспечению санатория всем необходимым.

Борисевич понимал пользу от такого общения с народом, Платонова же зацепило, и его опричники начали поиск проколов в моей деятельности: пытались спровоцировать гулянку в санатории — не вышло, со мной был Мрочек. Стали перетряхивать списки проживающих в аспирантском общежитии — но я всех «нелегалов» оттуда выгнал. В поликлинике тоже случился облом — «мёртвых душ» и блатных со стороны там не оказалось.

В конце концов ко мне вечерком зашёл заместитель секретаря парткома Валерий Мулярчик и своим тонким голоском начал разговор:

— Ты же понимаешь, Валентин, что любому руководителю такого масштаба, как Платонов, нужен свой человек в затылке. Скажи, на какую должность ты хочешь перейти, и я решу вопрос.

Мулярчик, видимо, рассчитывал на тяжёлый разговор и был крайне удивлён, когда я с улыбкой на лице ответил:

— Обратно к Пилиповичу и благодарность, подписанная лично Платоновым.

У моего собеседника отлегло, и всё было исполнено.

Друзья обрадовались моему возвращению, посмеиваясь над благодарностью Платонова.

К слову, и Жорж Мрочек вскоре распрощался с новыми порядками и перешёл на преподавательскую работу в Политехнический институт, чем сохранил своё здоровье.


Проходят годы. Из нашей компании мы с ним остались вдвоём. Встречаемся порой на его даче, вместе отмечали новый, 2017-й год.




На даче Мрочека




Новогодний тост
 

---

Никаких излишеств у лауреата Государственной и многих других премий нет. Советская мебель, на стенах — старые фотографии, на тумбочке — патефон сталинских времён. Везде чистенько.




Жорж Мрочек у патефона
 

---

Глядя на Жоржа, я терялся в догадках, откуда у него такая породистая внешность и благородные повадки?

Ситуация прояснилась после того, как его двоюродный брат, известный кардиолог академик Александр Геннадьевич Мрочек побывал в Великобритании на международной конференции.

После пленарного заседания британский коллега попросил его осмотреть жену, которая страдала от какого-то сердечного заболевания.

Александр Геннадьевич изучил результаты разного рода обследований и прописал свою схему лечения больной.

При очередной встрече коллега ему с радостью сообщил, что метода сработала и жена пошла на поправку. Одновременно спросил, какую сумму он должен.

Академик категорически отказался разговаривать на эти темы, тогда британец запросил некоторые его личные данные и сказал:

— Через полгода ждите бандероль.

Александр Геннадьевич уже и запамятовал о разговоре, как вдруг ему действительно пришла бандероль из Англии, а в ней все документы, подтверждающие дворянское происхождение рода Мрочеков с приложением карты расселения отпрысков по всей Европе и изображения шикарного герба:

«В поле красном — подкова серебряная, концами вниз обращённая, а на вершине подковы той — три кавалерских креста золотых: один наверху и два по сторонам. Щит увенчан дворянским шлемом с дворянской короною и ястребиным чёрным крылом, пронизанным стрелой».
 
Оказывается, в библиотеке Кембриджского университета хранятся документы, подтверждающие происхождение всех знатных дворянских родов Европы, потому британский профессор удружил — оплатил поиск всех материалов, касающихся рода Мрочеков.

Всё у моего друга сложилось и всё пришло — и научное признание, и звания да награды.

Личную жизнь он построил так, как хотел, а страсти-мордасти прокатили мимо.

Беседуя с Жоржем на пикантные темы, я всякий раз убеждаю друга:

— Тебя от женских чар спасало чёрное ястребиное крыло, пронзённое стрелою. Было бы хуже, если бы на его месте оказалось сердце со стрелою ангелочка.

Жорж улыбается и утвердительно кивает головой.




Застольная беседа
 

---

На этом, друзья, разрешите откланяться и поблагодарить за потраченное время на компанию тех, кто плыл в одной лодке. Это, оказывается, большое счастье — иметь друзей и всю жизнь грести с ними вместе.

Дай Бог, чтобы ушедшие могли видеть живых, а живущие на тот свет не спешили.