---

Александр Зимовский

Тележурналист, экс-председатель Белтелерадиокомпании, депутат Совета Республики Национального Собрания Беларуси.
 

---

Не открою секрета, сказав, что я мультилингвистичен. Я не один такой, чего уж. В Беларуси этим бравировать и вовсе смешно. Из-за этой самой мультилингвистичности я могу без труда следить за общением самых разных моих соотечественников. Путём ума холодных наблюдений.





Вкратце мои наблюдения свелись к весьма приблизительной оценке количества людей, которые пользуют в соцсетях исключительно белорусский язык. Считается, что для выхода в социальные сети языку необходимо не менее 40 000 носителей. Тогда можно говорить о формировании устойчивого сообщества.

Тут линейная зависимость: чем больше носителей белорусского языка, тем больше они генерируют постов, лайков, каментов и прочих маркеров. Лично я полагаю, что в зачёт должны идти только текстовые маркеры. Кто-то считает, что и лайки тоже, и смайлики. Не станем спорить о ерунде, это совершенно неинтересно.

Худо-бедно, статистику я накопал. Исключительно белорусский язык используют в ФБ не так уж много страниц. Строго говоря, вообще лишь одна — «Радыё Свабода». Здесь никогда не бывает текстов на русском языке (каменты не в счёт). На круг у этой страницы примерно 113 000 почитателей.





Нет никакого сомнения, что эти почитатели также почитывают «Нашу Нiву», слушают «Еўрарадыё» и смотрят «Белсат». Они составляют несколько подмножеств, группирующихся внутри множества «Свабоды».

Но я не жлоб. Я щедрой рукой добавил аудиторию упомянутых страниц в группу постоянных пользователей белорусского языка. Вышло у меня, чохом, чуть больше
193 000 пользователей. Хорошо, 200 000.

Двести тысяч носителей белорусского языка!

Всего же в ФБ сидит около 850 000 белорусов.

В общем, где-то 23% белорусских «фейсбучников» — это люди, общающиеся между собой исключительно по-белорусски. Чисто гипотетически. Вы мне это допущение простите, натурально. Будем считать, что так оно и есть, и это не понты.

Однако по отношению ко всей массе белорусского населения численность использующих исключительно мову в соцсетях — всего 2,1%.

И вот что-то мне подсказывает, что в офлайне их столько же. Если не меньше. Ну, то есть люди, говорящие и пишущие исключительно по-белорусски, эти люди уже все в сети. Во всяком случае я тут наблюдаю и молодняк, и белорусов средних лет, и даже белорусов, которым уже седьмой десяток (эти из литературной среды par excellence).
 

---

А теперь поищем ответ на вопрос: вот эти 23% (2,1% от населения страны) как назвать? Это белорусскоязычное гетто? Или это элитарный белорусскоязычный клуб (клюб)?
 

---

Позиционировать сообщество говорящих исключительно по-белорусски как гетто представляется мне уничижительным. Ну, хотя бы потому, что гетто образуется в принудительном порядке. Здесь никакого принуждения нет. Хотя в первой аппроксимации сходство очевидно — гетто имеет чёткие этнолингвистические границы.

Назвать сообщество говорящих исключительно по-белорусски клюбом элитариев опять-таки было бы чересчур саркастически. В социальном смысле 98% из них представляют собой белорусский lower middle class. В белорусской правящей элите вообще нет людей, говорящих исключительно по-белорусски. Сходство с клубом здесь только в том, что нужно предъявить членскую карточку — пользоваться только белорусским языком, попросту говоря.

Могу добавить, что в идеале член сообщества говорящих исключительно по-белорусски обязан быть русофобом. Но это очень условный критерий. В самой России полно русофобов, изъясняющихся исключительно на приличном русском литературном языке.

Итак, не гетто, но и не клюб. А что тогда?

А я вам объясню. Аналогии надо искать в историческом прошлом, в местечковой Беларуси. И что мы там видим? А мы там видим старый добрый белорусский штетл.




 

---

Штетл — это еврейское местечко, жизнь которого определялась еврейским большинством. Белорусское сообщество говорящих исключительно по-белорусски существует по тем же правилам.
 

---

Местечковые и/или деревенские по происхождению белорусы пытаются воплотить свои представления о собственном прекрасном пейзанском прошлом.





Урбанизация БССР стала для них символом изгнания из пасторального рая. Это изгнание сопровождалось поголовным переходом бывших деревенских белорусов на городской (русский) язык.





Поэтому белорусскоязычный штетл (в социальном, а не этническом контексте) конструируется вокруг того же «Радыё Свабода» как локация исторической памяти. Иногда памяти заимствованной, иногда просто псевдоисторической.





Вышиванки, Вялес-чэлес, Рагнеда, Всеслав Чародей, ВКЛ, калиновцы-булак-балаховцы-збройночинцы, всё это вот.





Почвенничество, одним словом.

Почему так, а не иначе? Потому что в выходные не до библиотеки — надо ехать бульбу копать. Вот эта мифология пополам с сельскохозяйственной практикой и определяет нынешнее положение передовых белорусских людей.

И фиксирует границы, в которых существует сообщество говорящих исключительно по-белорусски.

И ничего пока с этим не поделаешь. Штетл — он в генах.