---

Продолжение. См. ☞ Часть 1

---

В 1949 году Громыко отозвали на родину, но вскоре он допустил досадный промах — под нажимом руководства Госплана и Министерства финансов без согласования со Сталиным поставил свою визу на межгосударственном соглашении с Китаем о соотношении рубля и юаня.

Сталин, лично занимавшийся проблемами Китая, разозлился и отправил его послом в Лондон. 

Но, как потом оказалось, судьба таким образом вновь повернулась лицом к Громыко, так как с одной стороны он получил представление о британской политической кухне, а с другой, после смерти Отца народов никому не пришло в голову отнести его к его близким соратникам.

Как и следовало ожидать, Громыко вернули в СССР и назначили на должность первого заместителя министра иностранных дел в затылок Дмитрию Шепилову, к которому Хрущёв относился настороженно. Зимой 1957 года Шепилова перевели в ЦК КПСС, и Громыко стал министром иностранных дел СССР, успев защитить докторскую диссертацию.
 

Хрущёву пришлась по душе характеристика, которую предшественник дал Громыко: «Это бульдог: скажешь ему — он не разожмёт челюсти, пока не выполнит всё в срок и точно».

Взаимоотношения с Хрущёвым ладились до тех пор, пока тот не стал самовластно решать крупные внешнеполитические вопросы, требующие коллективного обсуждения.



Громыко, конечно же, не мог с этим мириться и без всяких сожалений в 1964 году выступил против Хрущёва в поддержку Брежнева.

Гибкость и трезвая оценка складывающейся ситуации послужила залогом того, что на посту министра иностранных дел Советского Союза Андрей Громыко прослужил целых 28 лет.

В его актив можно включить урегулирование Карибского кризиса (некоторые в этом вопросе отдают приоритет его заместителю Кузнецову), тяжелейшие переговоры с американским президентом Джоном Кеннеди, успешные переговоры по контролю над гонкой обычных и ядерных вооружений.



В брежневский период Громыко внёс большой вклад в разработку текста и подготовку подписания Московского договора между Советским Союзом и ФРГ о незыблемости границ в послевоенной Европе, организацию первого за всю историю советско-американских отношений официального визита в СССР президента США Ричарда Никсона, урегулирование (вместе с Косыгиным) конфликта между Индией и Пакистаном.
 
По итогам переговоров некоторые дипломаты не могли взять в толк, как это они уступили Громыко, а тот вёл себя спокойно и дружественно, давая понять, что это его работа, а не что-то личное.
 

При Брежневе степень свободы Громыко была почти неограниченной — ему Генсек доверял, и он никогда не подводил.

В период слабой активности состарившегося Брежнева, как и следовало ожидать, в Политбюро началось формирование группировок. В противовес «украинцам» образовался тандем Громыко — Андропов — Устинов. Он же был нацелен и против сталинистов.

После смерти Суслова в январе 1982 года Громыко было попробовал прозондировать через Андропова возможность своего перемещения на освободившуюся позицию «второго лица» в партии, но Андропов осторожно сослался на исключительную компетенцию Леонида Ильича в кадровых вопросах и не стал предпринимать никаких шагов, имея другие планы на этот счёт.

Уровень члена Политбюро ЦК КПСС, которым Андрей Громыко являлся с 1973 по 1988 год, конечно же, позволял ему активно влиять на государственную политику, тем не менее новый Генсек Юрий Андропов, памятуя недавнюю с ним беседу, решил по-иному использовать потенциал Громыко и назначил его первым заместителем Председателя Совета Министров СССР, подключив к формированию не только внешней, но и внутренней политики.

Для того, чтобы понять, на каком уровне осмысления высшим руководством страны находилась проблема необходимости реформирования экономики, достаточно привести высказывание Андропова от 1983 года:
Сталин знал, а Андропов — нет. Странно. Даже не верится, что за 30 лет после смерти вождя всё в головах высокопоставленных партийцев поменялось.

Назначая Громыко в правительство, Андропов, видимо, рассчитывал на его связи с американскими деловыми кругами в целях привлечь в страну иностранные инвестиции, однако Громыко не торопился, а Андропов сознательно или нет, но допустил несколько сомнительных шагов в вопросах подготовки кадров. Потому-то страну вскоре и осчастливили экономисты новой формации вроде Чубайса, Кудрина, Грефа, Глазьева и др.

Но ягодки появились потом, а тогда череда смертей «кремлёвских старцев» обострила борьбу за власть. Некоторые коллеги по Политбюро в 1985 году стали настаивать на том, чтобы Громыко занял пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Однако, как писал в воспоминаниях сын Громыко, Анатолий, у его отца честолюбивых устремлений не было.

Ещё в марте 1984 года Громыко уклончиво ответил Евгению Примакову, осторожно зондировавшему обстановку:

В этом раскладе его предпочтения оказались на стороне Горбачёва.

Если с малообразованным Гришиным всё было более-менее понятно, то чем не устраивал Громыко Григорий Романов — вопрос. Скорее всего, он опасался движений Романова по восстановлению авторитета Сталина, так как знал, к чему это может привести, когда на того выплеснуто столько грязи, в том числе его ближайшими сподвижниками.

Не может не удивлять и доверительное отношение Громыко к будущему яростному антисоветчику и предателю Александру Яковлеву, тогда работавшему директором Института мировой экономики. Именно через него Громыко передал Горбачёву успокоительное пожелание занять пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР при условии поддержки им Горбачёва.



Весьма любопытно, но к переговорам на эту тему были подключены руководитель советской внешней разведки Крючков и председатель КГБ Чебриков, после чего по словам Яковлева состоялась конфиденциальная беседа Громыко с Горбачёвым. Далее всё было делом техники — на заседании Политбюро в марте 1985 года Громыко упредил ситуацию и, выступив первым, предложил кандидатуру Горбачёва, дав ему положительную характеристику с акцентом на молодость и энергию.

С избранием Горбачёва Громыко вскоре действительно оказался на церемониальной должности председателя Президиума Верховного Совета, а Министром иностранных дел был назначен Эдуард Шеварднадзе. Но для Горбачёва и его окружения международный авторитет Громыко был не нужен — его самого западная пресса расхваливала на все лады.

Как и следовало ожидать, в октябре 1988 года Громыко освободили по состоянию здоровья и отправили на дачу писать мемуары.



Говорят, что потом Громыко якобы говорил по поводу Горбачёва — «не по Сеньке шапка оказалась», но как оно было на самом деле, никто не знает, поскольку в свой замкнутый мир «Mister No» никого не пускал.
 

Всех, кто работал в государственных органах в то время и наблюдал за действиями Горбачёва на посту Генсека, до сих пор волнует центровой вопрос — что же всё-таки побудило Андрея Андреевича лоббировать кандидатуру Горбачёва?

То, что Горбачёв — ставленник Андропова, весомый аргумент. Но ведь Громыко безусловно был в курсе смотрин четы Горбачёвых в Лондоне и знал о щедрых подарках, которые она оттуда увезла ещё до избрания Горбачёва Генсеком. Не думаю, что для него было неожиданностью то, что Горбачёв сразу же принялся убирать с руководящих постов старую гвардию и директорский корпус.

Гораздо правдоподобнее рассматривать этот вопрос в другой плоскости.

Никто не станет возражать, что МИД, внешняя разведка и КГБ — тесно взаимосвязанные организации, потому Громыко с первых лет становления был вписан именно в целеполагания этого треугольника. Более того, этот треугольник так или иначе сопрягался с деятельностью аналогичных зарубежных структур, а в ряде случаев и взаимодействовал с ними.

Если посмотреть, во что вылились перипетии перестроечного времени и кто в конечном счёте оказался на верху пирамиды российской власти, то сама по себе приходит мысль о том, что все процессы во внутренней и внешней политике контролировались спецслужбами, которые в конечном счёте выдавили бандитскую составляющую, заменив её на отлаженную и системную машину узаконенного мздоимства.

Конечно, многоопытный Громыко видел перспективу иной, но не настолько, чтобы воспрепятствовать контрреволюции. Он был встроен в механизм, отличный от цивильного с хорошо отлаженной системой контроля развития ситуации и методами предотвращения неблагоприятного развития событий.
 

Потому его вера была не в светлое будущее, а в эффективность системы централизованного управления многонациональным государством и всеми процессами, этому сопутствующими.

К тому же, Громыко имел возможность сопоставлений, так как долго находился в США и как экономист хорошо знал и видел плюсы и минусы либерального капитализма, сопоставляя его с тем, что начали творить с экономикой преемники Сталина во власти.

Нет сомнения в том, что Громыко стал задумываться, а есть ли перспектива активного созидательного действия у кадров, наводнивших партийный и государственный аппарат после смерти Сталина. Эти раздумья склонили его к поддержке той группировки в Кремле, которая ратовала за обновление кадрового состава и форм государственного управления при нерушимости вертикали власти.

Но отведенное жизненное время кончилось. Слава богу, развала страны он не увидел.

В июле 1989 года Андрей Андреевич Громыко скончался от осложнений после разрыва аневризмы брюшной аорты. Экстренная операция по протезированию сосудов была проведена успешно, но не помогла — изношенное многолетними нервотрёпками сердце не перенесло нагрузки.

Горбачёв пустил пыль в глаза намерением похоронить «патриарха советской дипломатии» у Кремлёвской стены, но Громыко завещал предать его тело земле на Новодевичьем кладбище. Последняя воля покойного была исполнена. В дальнейшем вопрос о похоронах на Красной площади больше никогда не поднимался.


Памятник Громыко в Гомеле

Прошло много лет.

Сегодня Андрей Громыко почитаем. В его адрес преемники отпускают комплименты, не преминув подчеркнуть, что он — корифей именно советской дипломатии. И в этом нет ничего удивительного — новое время плодит новых героев соответствующего профиля.

Однако девиз Андрея Громыко «Лучше 10 лет переговоров, чем один день войны» остаётся актуальнейшим в наше неспокойное время и если мир последует ему, то человечеству — быть.