Я хочу вернуться на полвека назад, когда 3 декабря в Александровском саду у Кремлевской стены был похоронен Неизвестный солдат.

Москва вместе со всей страной отмечала 25-летие разгрома гитлеровцев у ее стен. Это была первая победа, когда враг был не только остановлен, но и вынужден отступать. Тогда было воздано должное тем, кто защитил столицу. Вглядитесь в лица людей: они все это пережили и помнили.

Для меня же, тогда мальчишки, только со временем стало ясно, что такое Память и какова
 

Чем больше времени проходит с минувшей войны, тем отчетливее понимаешь, что это не абстрактное далекое прошлое, как казалось когда-то в детстве, потому что ее не было в нашей жизни, а сама жизнь: юность наших родителей, лучшие годы дедушек и бабушек. И что мы сами живем потому, что многие так и остались лежать в земле там, где приняли свой последний бой, но не пропустили врага, погибли, когда шли в атаку, шаг за шагом приближая день Победы.

И накатывает огромная горечь, что никого из родных не расспросил о пережитом, а когда спохватился, оказалось, что поздно. Правда, они сами не очень охотно шли на такие разговоры. Я знал, что дед погиб под Москвой, но этим все знание и ограничивалось. Ни бабушка, ни отец с братьями не знали, когда и где он погиб, где похоронен: пропал без вести — и всё.

С созданием Книг памяти, открытым доступом к документам Министерства обороны и  многочисленным воспоминаниям непосредственных участников тех событий стало возможным попытаться реконструировать события конца 1941 года.

Битва за Москву стала одним из крупнейших сражений Великой Отечественной войны, в котором с обеих сторон участвовало более 3 миллионов человек. Наступала на советскую столицу группа армий «Центр», германское командование дало операции название «Тайфун».

Я попытаюсь рассказать о защитниках Москвы на примере одной дивизии — 108-й стрелковой, которая прошла всю войну с первого и до последнего дня, завершив ее в Берлине и заслужив почетное наименование Бобруйской, была награждена оденами Ленина и Красного Знамени.


Первое сражение дивизия приняла, защищая Минск. Не имевшая приказа отступать, две недели вела бои в полном окружении, к своим вышли 1200 человек (штатная численность стрелковой дивизии могла достигать 14 с половиной тысяч человек). Потом дивизия участвовала в Смоленском сражении.

Пополненная к октябрю до 10 000 человек, она принимала уже непосредственное участие в битве за Москву, оказалась в Вяземском «котле», но снова вышла из окружения, сохранив менее трети своего состава. Пополненная на этот раз до семи с половиной тысяч человек, дивизия с ноября занималась строительством оборонительных сооружений под Наро-Фоминском, стояла во втором эшелоне, когда в связи с прорывом врага ее срочно перебросили в район Звенигорода.

Москва к тому времени уже месяц была на осадном положении, многие правительственные учреждения были переведены в Кубышев, ее противоздушная оборона в целом успешно справлялась с налетами вражеской авиации, но октябрьские бомбардировки оказались самыми жестокими.

В ноябре на смену дождям пришли морозы, на которые гитлеровские вояки потом будут ссылаться как на главный фактор своих неудач. На самом же деле это было им только на руку, так как перестали быть преградой реки — вязшие в грязи танки и прочая техника теперь могли вести наступление кратчайшими маршрутами.

Тогда и последовал приказ №428 сжигать дотла оставляемые города и села, уводить с собой мирное население, так же поступать на уже захваченных территориях, уничтожая здания и сооружения, занятые противником, чтобы выгнать его в голое поле.

С этой целью создавались специальные диверсионные отряды и группы, забрасываемые на оккупированые территории.





В октябре враг был в 80-100 км от Москвы, в ноябре он подошел к столице вплотную.

108-ю дивизию поставили на правый фланг 5-й армии, граничивший с левым флангом 16-й армии. Командовали армиями будущие маршалы — соответственно генерал-лейтенант артиллерии Леонид ГОВОРОВ,





и генерал-лейтенант Константин РОКОССОВСКИЙ.

Соседом оказалась знаменитая 316-я Панфиловская дивизия, уже переименованная в 8-ю гвардейскую.

Слова: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!» станут известны на всю страну только в январе, но это была не выдумка, а чувство, с которым солдаты шли в бой. Панфиловцы стояли на Волоколамском направлении, они встретили танки у разъезда Дубосеково,





не пропустили врага дальше деревни Крюково, восемь раз переходившей из рук в руки.





Тогда гитлеровцы решили изменить направление главного удара, обратив его 1 декабря на позиции 108-й дивизии, уже поредевшей к тому времени на две трети.

И здесь населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в рук, но единственное, чего смогли добиться фашисты — выйти к деревне Маслово и селу Дмитровскому. От последнего до центра Москвы 31 км, до городской черты — километров десять. Здесь враг был не просто остановлен, но и отброшен назад еще до контрнаступления советских войск.

Оставалось же в полках дивизии к этому времени по 120-150 штыков. Это не половина, не треть, не десятая часть полка, не батальон и не рота, а лишь две трети ее. Но и такими силами она еще две недели участвовала в контрнаступлении, а в январе, получив пополнение, уже шла в наступление. Это она освободила деревню Петрищево, тогда вся страна узнала о подвиге Зои КОСМОДЕМЬЯНСКОЙ,





поддержала соседей, освободивших Бородино, захватила вокзал в Можайске.

Корреспондент американского агентства UPI сравнивал в те дни положение германских войск с наполеоновской армией:
 

«История, очевидно, повторяется. Разница заключается в том, что русские в 1942 году, в отличие от своих предков в 1812 году, изменили положение в свою пользу без потери своей столицы. Немцы отступают по той же самой дороге на Смоленск, по которой отступал Наполеон».
 

А я смотрю на списки безвозвратных потерь, где имя деда, и вижу пометку — та самая 108-я дивизия, ее ноябрьское пополнение.

Там на нескольких листах их — 143, призванных Верхнеуслонским военкоматом (Верхний Услон — городок на противоположном Казани берегу Волги). Практически у всех одна пометка — пропал без вести, XII 1941. Тринадцать из них родом из одной деревни с дедом, что означает — почти все не вернулись домой.

У деда, ровесника века, была самая мирная профессия — он учил детей, директорствовал в сельской школе. По этой причине он не подлежал призыву, даже когда в августе была объявлена вторая мобилизация и возрастную планку подняли с 36 лет до 51 года.

Учителей не брали в армию весь 1941 год и в первую половину 1942 года, но он пошел, так как уходили на войну и его сверстники, и его ученики. Теперь я могу примерно сказать, где и когда погиб дед, но по-прежнему неизвестно место его захоронения. Только в Истринском районе Подмосковья 43 воинских погребения.



Фотографий деда практически нет, на этой он в 1924 году.


Говорят, когда в 1966 году в СССР с государственным визитом прибыл президент Франции Шарль де ГОЛЛЬ, он хотел возложить венок к могиле Неизвестного солдата и очень удивился, узнав, что такого памятника нет. Так ли это, не знаю, но в канун 25-летия победы под Москвой, 3 декабря, идея была осуществлена.

Весной под Зеленоградом было обнаружено очередное захоронение времен войны, останки павших солдат перенесли в общую братскую могилу, а прах одного из них, не имевшего никаких документов и потому действительно безымянного, доставили в Москву, где гроб с лентой солдатского ордена Славы установили на орудийный лафет, и в 13.00 двинулись от Белорусского вокзала к Красной площади.

Вдоль всего маршрута следования выстроились москвичи, многие из которых не скрывали своих чувств. Возглавлял процессию маршал Рокоссовский, произнесший небольшую речь на траурном митинге.

К следующему Дню Победы в Александровском саду на этом месте появился мемориальный ансамбль Могила Неизвестного солдата и зажжен Вечный огонь.

Посмотрите еще раз более полный репортаж о тех событиях.





Я только теперь задумываюсь, почему отец отмахивался, когда спрашивал его о деде. Ведь это он с земляками стал тогда насмерть на последнем рубеже обороны, а несколько дней спустя началось контрнаступление советских войск под Москвой, когда в бой пошли свежие дивизии, переброшенные с Дальнего Востока и Сибири. И с горечью понимаю, что виной тому отметка «пропал без вести».

Воины с такой отметкой не числились в списках погибших, их вдовам и матерям не полагалась пенсия, а многие даже считали таких предателями родины, мол, сдались в плен или перебежали к врагу.

В Татарской АССР к началу войны проживало 3 миллиона человек, было призвано за годы войны около 700 тысяч человек. Погибло в войну призванных из Татарстана 398 тысяч человек, из них 180 тысяч пропали без вести.
 
Воздвигнутый в Москве памятник — это память о каждом из них, сходившихся в рукопашных, раздавленных гусеницами, развеянных бомбами и снарядами, похороненных в безымянных могилах, а где-то до сих пор так и остающихся непогребенными на месте былых боев.