К 95-летию создания Компартии Западной Белоруссии
 

---

На эти размышления навела публикация «Советские спецслужбы и КПЗБ против Польского государства (1921—1939)». С первых строк чувствуется, что текст готовили польские профи, научившиеся за многие годы передёргивать факты и подводить их под нужный концепт.
 

---

В упомянутой статье освободительное движение на восточных территориях межвоенной Польши представляется ни больше ни меньше как следствие террористических спецопераций НКВД и их местных прислужников-террористов, а милые поляки только и знали, что вылавливали советских агентов и нянчились с ними, ставя на казённое довольствие в тюрьмах.

Ну что ж, сказки о российских вурдалаках и райской жизни в первой и второй Речи Посполитой — не новость. Об этом неустанно твердят осевшие в Польше пропагандистские площадки вроде «Белсат» и другие.

Они без всякого спросу лезут в новостные ленты, а тех, кто им надоедает комментариями, лишают этой возможности: нас смотри, а высказаться не моги.

Последнее время ярлык «террорист» стал всё чаще приклеиваться не только к патологическим кровопийцам, но и к людям, которым не нравится чужой диктат и которые с оружием в руках добиваются справедливости.

Две буквы «р» в середине придают слову свирепое звучание, а это подспудно цепляет мозг и действует на нервы.
 

Открыв «Толковый словарь» Вл. Даля (стр.401), читаем: «тероризмъ — устращивание, устрашенье смертными казнями, убийствами и всеми ужасами неистовства». Второй буквы «р» в середине слова нет.

В словаре С.И. Ожегова слово «терроризировать» означает устрашить террором, насилиями. Запугать чем-нибудь, держа в состоянии постоянного страха. Террорист же — это участник или сторонник актов индивидуального террора.

В Большой советской энциклопедии 1983 года терроризм означает не что иное как насильственные акты, совершаемые при содействии или попустительстве государства против лиц или объектов, находящихся под защитой международного права.
 

Не думаю, что в тот период кто-то придумывал собственные формулировки — тогда международные договоры и обязательства исполнялись, так как в ООН присутствовал устойчивый паритет, и навязать всем свою единоличную линию никто не мог, если бы и хотел.

После развала СССР ситуация изменилась. Баланс сил был нарушен. Как следствие, терроризм стал не только действом, «совершаемым при содействии и попустительстве государства против лиц и объектов», он стал нормой, реализуемой при прямом государственном участии, что и привело к расчленению Югославии, «цветным революциям» — легализованному насилию, прикрываемому потоками лжи и лицемерия.

Между тем, эти «красные терроры» и «сталинские репрессии», о которых навязчиво твердят в наши дни, выглядят детскими разборками по сравнению с тем, что случилось во введенных в смуту государствах, лидеры которых приняли мученическую смерть или стали изгоями.

В период диктата одной могущественной силы термин «терроризм», несмотря на юридическую силу, стал размытым. Потому-то сейчас и совершаются попытки свалить в одну кучу искателей приключений на крови с теми, кто борется за свои права и достоинство.
 



Западная Белоруссия в довоенные годы.
 

---

Касаясь польско-белорусских отношений, нет нужды кого-то убеждать, что разделительная линия между поляками и белорусами определяется существенной разницей их менталитета.

И это при том, что полякам не удалось наследить у нас так, как на Украине во времена самоуправства польской шляхты после Люблинской унии 1569 года, когда Королевству Польскому были переданы обширные территории современной Волыни, Подолья и Киевщины.

Оказавшись в конце XVIII века в составе Российской империи, белорусское крестьянство не почувствовало более жёсткого отношения к себе новых властей, скорее — наоборот. По этой причине польские освободительные восстания не были им поддержаны и не имели успеха.
 

Терпеливый и, как у нас говорят, «памяркоўны» белорус, оставшийся в душе язычником, был чужд фанаберии и сформировался уживчивым, ищущим компромисса. Он хватался за вилы лишь тогда, когда возникала прямая угроза его существованию.

Эта ментальная особенность передалась даже тем, кто был рождён в смешанных браках и вроде бы позиционировал себя поляком, на подсознательном уровне оставаясь белорусом.
 

Характер белоруса сложился и в силу потребности мирного сосуществования с инородцами — на наших землях нашли пристанище многие, в том числе многочисленная и самая обездоленная часть европейского еврейства, наводнив небольшие белорусские города и местечки.

Именно она люто ненавидела царизм из-за ограничений в правах, включая запрет на проживание восточнее «зоны оседлости». Именно она активно пошла в революцию, надеясь на расширение возможностей в традиционных областях применения еврейского интеллекта и карьерный рост. Так и случилось.

Восстановление польского владычества на части белорусских земель в начале 20-х годов прошлого века отбросило еврейство на исходные позиции, определив новые целеполагания.

Польская власть, наводя дисциплину и порядок, развивать проблемные территории не торопилась, да и богатые евреи вкладывать капитал в развитие производств не собирались — риск велик.

Свои ресурсы они направили на ростовщичество или проведение финансовых операций на стороне.

Это обстоятельство, а также реализация польского законодательства в области землепользования — возвращение земель помещикам и раздача земельных наделов сослуживцам Пилсудского — осадникам, привели к ещё большему ухудшению положения крестьянства, чем при царизме.

Всем, кто сомневается, что режим Пилсудского привёл к ухудшению жизни трудовых слоёв населения Западной Белоруссии, хотел бы посоветовать почитать произведения классика белорусской литературы, активного деятеля Компартии Западной Белоруссии Максима Танка, день рождения которого по иронии судьбы совпал со знаменательной датой 17 сентября.

Поэт ничего не преувеличивал, когда писал:

      Край весь наш голодный, сплошь бедуют люди,
      Хлеб на стол кладём мы только для гостей.
      Разве вот картошка с осени по будням
      До прилёта первых по весне гусей.




Максима Танка называют национальным борцом и самым ярким поэтом Западной Беларуси. Первый сборник стихов Танка «На этапах» вышел в 1936 году в Вильне — причём тираж был конфискован.
 

---

Белорусский Маяковский по направленности творчества, Максим Танк правдиво осветил проблемы белорусской жизни того времени, включая борьбу за освобождение Западной Белоруссии от польского владычества.

Именно по этой причине в прошлом году белорусская «демократическая тусовка от пера» юбилейную дату 105-летия со дня рождения поэта спустила на тормозах — не их формат.

Зато про невоспринятый властями юбилей современной посредственности — Адама Глобуса, и про то, что последнего не отметило государство, интернет негодует который день.

Отбросив в сторону всякие байки о райской жизни «за польским часэм», для полноты картины стоит посмотреть, какие процессы получили приоритет в восточной политике межвоенной Польши.


Как известно, польские власти вновь попытались решить все вопросы путём полонизации.

Статистические сведения о национальном составе населения Западной Беларуси подтасовывались — к полякам относили почти всех белорусов-католиков и многих православных.

По польским данным в Новогрудском, Полесском и Виленском воеводствах белорусов было всего 22,5 процента. На самом же деле они составляли более двух третей всего населения.

В 1932 году польское правительство под давлением Ватикана сформулировало цель: «задача обращения Востока в католичество, так же как и в прошлые столетия, остается и впредь “исторической миссией” польского государства».

Главные усилия были сосредоточены на возрождении унии. В суды подавались необоснованные иски о возвращении католикам православных храмов, монастырей и церковного имущества.

Из 500 православных церквей, существовавших ранее на территории «кресов», к 1924 году более 300 были переформатированы в католические или униатские. Униатскому духовенству гарантировалась даже оплата труда в обмен на верность Польше.

Дело приобрело настолько серьёзный оборот, что Константинопольский патриарх Григорий VII даровал польской православной церкви автокефалию, что в определённой степени притормозило процесс и сохранило православие в крае.

Параллельно проводилась тотальная полонизация социальной жизни.

Если после революции на территории Западной Беларуси работало 359 белорусских школ, две учительские семинарии и белорусские гимназии в Новогрудке, Несвиже, Клецке и Радошковичах, то к 1938/1939 учебному году здесь не осталось ни одного белорусского учебного учреждения — везде преподавание было переведено на польский язык.

43 процента населения в возрасте свыше 10 лет было неграмотным, а интеллигенция — малочисленной, так как учителя, врачи, государственные служащие большей частью были привозными из Польши.

Да и польских школ не хватало, в силу чего около 13 процентов детей школьного возраста нигде не учились.

Делопроизводство в государственных учреждениях было переведено на польский язык. Белорусов на государственную службу не брали, кроме тех, кто в документах записал себя поляком.

Самодеятельные белорусские театральные коллективы из-за препятствий местной администрации приостанавливали свою деятельность. Закрывались клубы, избы-читальни, созданные в первые годы после революции.

Газеты и журналы, пытавшиеся публиковать материалы по белорусской национальной тематике, подвергались давлению, а их редакторов увольняли и даже сажали в тюрьмы.

Тем не менее, несмотря на препятствия со стороны польских властей, в 20—30-е годы активизировало работу Товарищество белорусской школы (ТБШ) — массовая культурно-просветительская организация, созданная в 1921 году.

К началу 30-х годов ТБШ насчитывало 30 тысяч активистов, объединённых в 500 кружков, которые занимались ликвидацией безграмотности, восстанавливали клубы и библиотеки, организовывали художественную самодеятельность и драматические кружки.


Подъем национально-освободительного движения в Западной Беларуси вызвал активизацию литературной жизни. В литературу пришли молодые поэты и писатели: М.Танк, П.Пестрак, В.Тавлай и другие.

Многие мастера пера того времени бывали в нашем доме.

Особенно частым гостем был Пилип Пестрак, который до войны 11 лет отсидел в польской тюрьме.

В 1939 году за организацию восстания в Гродненской тюрьме он даже был приговорен к расстрелу, но заключённых освободила Красная Армия.

Я, маленький, забирался к нему на колени, разглядывал орден Трудового Красного Знамени, и с интересом прислушивался к разговорам взрослых.




Пилип Пестрак, 1955 год.
 

---

Однако это было после войны, а в 30-х Максим Танк, Пилип Пестрак и их творческие попутчики были молодыми и активно участвовали в движение воссоединения белорусских земель. Их творчество было наполнено призывами к борьбе с польским панством, социальному и национальному протесту.

Пропагандой белорусских ценностей занималась не только пишущая братия. Жизнь простого белорусского люда и образы деятелей прошлого нашли отображение в творчестве художников, музыкальных деятелей, среди которых выделяется колоритная фигура неустанного собирателя и исследователя белорусского музыкального фольклора Григория Романовича Ширмы.

Он не занимался политикой, а создавал художественные коллективы, руководил хорами в Пружанах и Виленской белорусской гимназии. В 1929 году издал фольклорный сборник «Белорусские народные песни».

После освобождения Западной Белоруссии, начиная с 1940 года, Ширма около 40 лет возглавлял Белорусскую государственную академическую хоровую капеллу, носящую сейчас его имя.




Григорий Ширма и его капелла.
 

---

Времена, конечно, были сложные, но при советах те, кто не лез в политику, а занимался своим любимым делом, не пострадали.

Аналогичная ситуация случилось и в конце 80-х, только финал для политических авантюристов был иной, потому они до сих пор продолжают будоражить общество.

Советы умели агитировать.

Моя бабушка рассказывала, что в 30-х годах в приграничье большевики установили громкоговорящие устройства и жители окрестных деревень, а также крестьяне, выезжающие на покос в пойму реки Вилия, с удовольствием слушали советские песни того времени и втихаря напевали их дома.

 
КПЗБ — аббревиатура теперь малоиспользуемая. Тем не менее её история непростая с трагическим финалом для многих.

Партия возникла вскоре после того, как в результате Рижского договора 1921 года Западная Беларусь оказалась в составе Второй Речи Посполитой — далеко не все новые граждане восстановленного польского государства были довольны существующим строем.

Революционные лозунги о социальной и национальной справедливости были как никогда актуальными. Этим и воспользовались коммунисты.

Официально КПЗБ была учреждена в октябре 1923 года на собрании активистов в Вильне.

Среди его участников были и бывшие слуцкие повстанцы, которые еще несколько лет тому назад вели вооруженную борьбу с большевиками. Умалчивая о причастности их к КПЗБ, теперь их безудержно восхваляют националисты.

Среди основных требований компартии — право на самоопределение Западной Беларуси, объединение всех белорусских земель в одно государство, ликвидация помещичьего землевладения и передача земли крестьянам без выкупа.

Поскольку члены КПЗБ стремились участвовать не только в легальных протестных акциях, но и акциях «прямого действия», им тут же приклеили ярлык террористов и подвергали репрессиям со стороны польских властей.

По этой причине в партии была чётко налажена конспирация, вплоть до мелочей.

Один из активистов КПЗБ вспоминал, что действовала чёткая установка — при посещении массового мероприятия никогда не садиться у окна. За спиной всегда должна быть стена.

Выбирать следовало такое место, с которого будет видно все, а ты — не виден. «Если такое место занято, значит, на нем сидят либо «наши», либо дефензива», — отмечал участник той борьбы.

Рассказывают, что подобных предосторожностей и в мирные времена по старой привычке придерживался Максим Танк, посещая различные публичные мероприятия.

Свидетельством осторожности Танка служит и наша семейная история, когда к нам в гости из Польши наведался двоюродный брат моей матери, активный участник польского антигитлеровского сопротивления Виктор Савицкий, с которым дружил Максим Танк в годы учёбы в Вильно.

Мать посмеивалась: «Они и в туалет, наверно, ходили вместе».

Решив в Минске навестить своего друга юности, Виктор Савицкий к всеобщему удивлению вернулся слегка смущённым — Максим Танк перекинулся с ним на коридоре несколькими словами, не пригласил в кабинет, попрощался и ушёл на какое-то совещание. Он, конечно же, не знал, что его приятель — член Польской объединённой рабочей партии и серьёзный хозяйственный руководитель, а жена — активный общественный деятель в Польше советского периода.



 
Слева — участник польского антигитлеровского сопротивления Виктор Савицкий. Справа — народный поэт Беларуси Максим Танк, 1973 год.

 

---

Однако вернёмся к началу.

Члены КПЗБ преимущественно были выходцами из бедных белорусских крестьянских семей и ощущали отношение польских властей на примерах собственной жизни.

Сегодня принято считать, что деятельностью КПЗБ полностью управляли из Москвы, хотя факты свидетельствуют об ином.

Взять хотя бы попытку создания в 1936 году Народного Фронта вместе с Белорусской христианской демократией.

И нет ничего удивительного в том, что накануне развала СССР именно это название всплыло на поверхность как символика действия националистов.

Тем не менее, по польской версии, на «кресовых» территориях действовали террористы.

К ним причислен и самый известный из деятелей КПЗБ, белорусский политический и государственный деятель Сергей Осипович Притыцкий, который, будучи 23-летним активистом, открыл стрельбу в Виленском суде в январе 1936 года.

Как сегодня назвать акцию Притыцкого? Ведь веская причина у него была, так как из-за предательства подкупленного «дефензивой» Якуба Стрельчука на скамье подсудимых оказалось семнадцать членов партии, и от показаний последнего зависела их судьба.

В своих воспоминаниях Притыцкий пишет:
 

«Целый день бродил по улицам Вильны с пистолетами в карманах, испытывал наслаждение от жизни и всего, что меня окружало. Кто знает, буду ли я жить завтра…

Утром 27 января я направился в окружной суд… Наконец председатель суда объявил: «Пригласить свидетеля Якуба Стрельчука».

Раскрылись двери, и из кабинета прокурора вышел он, провокатор.

Мгновенно вынув из карманов оба пистолета, направился к столу судьи. Направив один пистолет под правое ухо, другой в спину, нажал на оба курка одновременно. Прозвучало два выстрела. Судья и прокурор полезли под стол, публика бросилась к выходу. Для большей верности я послал еще две пули…

По мне открыли огонь… Перестали стрелять, когда посчитали, что я уже мертв…»
 

Притыцкий выжил. Отсидев несколько лет в польской тюрьме, он после освобождения Западной Белоруссии стал одним из руководителей БССР.

Этот прямой и последовательный человек был непререкаемым авторитетом в своё время. Он отличался феноменальной памятью на лица и всегда старался решать вопросы по совести, никого не страшась ни в Кремле, ни у себя дома.

Деятельным людям Притыцкий всемерно покровительствовал, презирая подхалимов и не скупясь на матерные слова в адрес бюрократов.

Мой отец, будучи директором крупной по тем временам Долгиновской средней школы, неоднократно встречался с этим энергичным и доступным человеком и даже спорил с ним по вопросам народного образования.

Именно Притыцкий в 1968 году наградил его Почётной грамотой Верховного Совета БССР.

Примечательно, что любимое поляками слово «гонор» в названии белорусских документов тогда не использовалось — грамоты и на белорусском языке именовались не «Ганаровымі», а «Пачотнымі».




Партийное удостоверение Сергея Осиповича Притыцкого.




Делегаты Народного собрания Западной Белоруссии. Притыцкий — второй слева. 1939 год.
 

---

Во времена репрессий 1937—1938 годов многие деятели КПЗБ пострадали. Жаль, что их имена сегодня не на слуху.

Не льёт по ним слёз и извечная почитательница темы «сталинских репрессий» — оппозиция, проклиная советы за тех, кто испортил горы бумаги, и обходя молчанием имена борцов за объединение белорусов в одном государстве.

Надо честно признать, что и на государственном уровне с этим у нас не всё в порядке, и это имеет последствия. Вот и свежий аргумент.

Заполучив инфекционный «косяк» после замены глазного хрусталика, я 17 сентября оказался не в кругу друзей, а на больничной койке.

По иронии судьбы рядом на кровати днями лежал и посапывал белорусский «полячок» — земляк Максима Танка.

Он хитро улыбался, когда кухарки приносили ему еду в палату, хотя через пару дней после операции он вполне мог обслуживать себя сам.

Даже при выписке обед ему принесли в палату — дождался, но в столовую не пошёл.

Пошутив, что 17 сентября мядельским можно было бы и проставиться, в ответ мне полетело:

— Какие они освободители, эти голодранцы? Пришли в обмотках на ногах, когда у всех наших были сапоги. Выпрашивали еду и молоко. Все на них плевали, и теперь, проходя мимо памятника, отворачиваются.

Опешивший поначалу от этих откровений, я потихоньку начал раскручивать «полячка»:

— Неужели и Максим Танк на твоей родине — не авторитет?

— Эти жополизы вообще не в счёт, — буркнул сосед, протирая линзы очков.

— Кому ж они и что лизали, находясь в тюрьмах? — донимал собеседника я.

— Ай, что говорить... — выдавил «полячок» и надулся.

Тогда я начал издалека:

— Может, дед у тебя «осадник» или под депортацию кто-то попал?

— Да нет. У нас земля была и немного леса. Дед — лесник, сразу удрал на заимку и до войны там находился.

— Ну а после школы ты как?

— Пошёл учиться на повара. Потом нас с девицами в Хойники отправили после Чернобыля. Неплохо было нам, но двух из них уже нет, и друг недавно в Греции помер.

Я не стал бередить чернобыльские будни собеседника и спросил, что было потом.

— А потом я учился на экономиста в Молодечненском техникуме. Сейчас готовлю документы по начислению пенсий работникам образования и ещё на одной работе. Один дом газифицировал, а второй, родительский, ещё нет. Плохо всё. Мало платят. Везде бардак. На озёрах инспекция чуть ли не на подводных лодках всех караулит.

Подумалось — можно представить, что б там сегодня «полячки» натворили, когда даже теперь сети сотнями метров достают из озёрных глубин.

Попутно вспомнились и мои долгиновские «полячки», и я открыл для себя, что между «земелями» — огромная разница, несмотря на 30 км расстояния.

Она, эта разница, определялась тем, что моё родное местечко Долгиново находилось на полько-советской границе, а не на отшибе.

Здесь польское влияние было гораздо более ощутимым — много офицеров и их семей, привозные учителя, медики, постоянное движение торговых людей на огромный рынок.

А в Свири — захолустье. Только озёра и «козени», гордо одевавшие сапоги по выходным и прикипевшие хилой собственностью к временам Пилсудского.

Одним словом, Польша в межвоенное время подавала пример организации и отношения к труду там, где она сама была. Остальное — поза.

В местах, где её не было толком, а действовали только порядки, ей установленные, царила лишь видимость польскости, подкреплённой иждивенческими настроениями, оставшимися в памяти потомков земельных собственников до сих пор.

Один регион, а какая большая разница!


Глядя на нарочанского «полячка» с его привычкой смыкать колени, наглухо застёгивать свитку и поднимать одно плечо выше другого, будто на нём висит кожаный подсумок, мне вспомнился образ «жолнеров» Пилсудского, которые ещё здравствовали в мои юные годы.

Кавалеристы, они отрабатывали шаг, смыкая колени буквой «Х», потому что кривизна ног, плюс галифе в разные стороны делали свободную походку карикатурной.

Состарившись, они в жару сидели на лавочках в толстых, застёгнутых до подбородка суконных мундирах с накладными карманами и вспоминали времена своей бурной молодости.

Эти сказочные сюжеты передались потомкам, и что б ни делалось в стране — всё для них не так, всё плохо. Не то, что было тогда, когда у их дедов были гонор и своя земля.

Они, конечно, не задаются вопросом, а что б они делали теперь с этой землёй при малочисленности сегодняшних семей? Кто бы их обеспечил техникой и современными технологиями ведения сельского хозяйства? Как бы они вели себя в ситуации, когда отпрыски нацелены податься в город, и ремень на стене перестал быть средством воспитания?

Сегодня, когда белорусско-польские отношения оставляют желать лучшего, государству надо держать руку на пульсе и изучать ситуацию в западных регионах, учитывая фактор польского влияния и наличия на периферии людей, «окученных» пропагандой с опорой на традиции межвоенной Польши.

Рано или поздно поляки должны понять, что за спиной Беларуси — возвышающаяся Россия, и её менять на другого союзника большого желания у нашего народа нет.

Факт, что сегодняшние русские — люди сложные. Но у них есть одно существенное преимущество — они не требуют от нас, как в той песне поётся: «Стань таким, как я хочу».

Не требует этого с некоторых пор и российское государство, так как правящие в нём элиты усвоили, что время «мух и котлет» — в прошлом.

Нет перспективы «окучить» Беларусь и у Польши. Им это сделать никто не позволит.

Потому самое лучшее — это остановиться в разжигании русофобии и мелких пакостях белорусам, оставить прошлые обиды за скобками взаимоотношений действующих правительств и использовать Беларусь в качестве переговорной площадки для восстановления экономических отношений, в выгоде которых может сомневаться только глупец.

Какие бы «карты поляка» в Польше ни придумали, массово белорусы в их рай не потянутся, а вот 5—7 миллионов переселенцев с Украины — ожидаемое пополнение. Будет ли всё тихо и мирно — покажет время.

К счастью, у нас, восточных соседей, есть понимание польского менталитета.

Что это за поляки без «Ойчизны и гонора»? Это будут уже не поляки, а то, во что они превращаться не желают.

Уважая этот народ, скажем им:

«Живите, как хочется. Только включите мозги и не суйтесь туда, где всегда получали облом.

Можете русских не любить, но постарайтесь быть вроде нас — “памяркоўнымі” и не тратьте силы на агитацию. Ваш поезд на востоке уже ушёл».