Последние три десятилетия отмечены большим интересом к белорусской истории. Люди работают, однако прискорбно, что часть из них занята обслуживанием политического заказа.

Копаясь в летописях, отыскивая ранние публикации и анализируя результаты археологических раскопок, современные исследователи увлеклись жизнью элит, но не пробуют вникнуть в жизненные обстоятельства простого народа. Народа особой и трудной судьбы.
 

---

К сожалению, моделированию динамики таких важных составляющих, как климат, природные условия, коммуникации того времени, должного внимания не уделяется.  А между тем, возможности вычислительной техники позволяют это сделать с высокой степенью достоверности. 

Знакомясь с краеведческими материалами, я всё больше склоняюсь к мнению, что наш край отличен специфическими условиями жизнедеятельности человека, рискнувшего осесть там, где в давние времена жизнь была более безопасной от воздействия человеческого фактора, но обеспечивалась трудом до седьмого пота.

Попробуем же контурно обозначить эти вопросы применительно к местности, где прошло моё детство и юность.


Долгиново

Не требует доказательств тот факт, что наш край по ряду причин — особенный, и людская коловерть здесь почти не связана с большими переселениями народов.   



Определяющим элементом этого своеобразия явилось то, что территория проживания наших предков представляла собой лесную и болотистую глушь, в обрамлении больших разнонаправленных рек.
Двина, на севере края, текла с востока на запад, Припять, на юге — в обратном направлении. С восточной стороны поперёк этим полноводным тогда рекам нёс свои воды быстрый течением Днепр, в который впадала Припять. 

На западном направлении ещё более жёстким ограничителем, чем полноводные реки, стали поляки, «заболевшие» римско-католическая верой в её коварном иезуитском варианте.

Именно она, вера, раз и навсегда разделила восточных славян.



Обозначим также, что внутри этого периметра имелось до поры до времени скрытое место белорусского генезиса — междуречье Вилии и Нёмана, которому в будущем принадлежала важная историческая роль. 

Известно, что древние люди селились вдоль рек — источника пропитания и средства коммуникаций с другими мирами. После того, как речные суда перестали справляться с крупными перевозками товаров и увеличившихся в численности княжеских дружин, а зимнее время сдерживало торговлю, вдоль рек начали прокладываться дороги, по которым транспортировались грузы и передвигалось конное войско.

На больших, обрамляющих срединную землю реках возникли укреплённые города, вобравшие в себя ремесленный люд, торговцев, любителей развлечений и, конечно же, сильных мира сего, включая их многочисленную свиту и домочадцев.
Охотники и земледельцы, которым городской гам был в обузу, поселились в глубинке и наведывались на городские рынки, чтобы поменять собственные излишки на необходимые им ремесленные изделия.

Ещё глубже забрались те, кто надеялся на свои умения самостоятельно обустраивать жизнь и желал избавления от княжеских поборов и набегов банд, промышлявших на больших дорогах.

Таким образом, вдоль окраинных рек текла бурная жизнь, а внутри образовалась территория относительного спокойствия, не представляющая большого интереса для захватчиков в силу значительной удалённости, трудности сообщений и малости того, чем можно поживиться.  

Это рамочное пространство с непроходимыми пущами и болотами и создало условия кристаллизации этноса, для которого главным смыслом в трудных условиях существования стала борьба за жизнь, побуждавшая к объединению сил. Потому главной моральной нормой здесь издревле выступала справедливость.  

Людской потенциал глубинных территорий до поры до времени был трудно определяем из-за его вялой активности с точки зрения внешних сношений.  
Проще говоря, междуречье Нёмана и Вилии, находящееся на значительном удалении вглубь периметра, сформированного главными реками — Двиной, Днепром и Припятью, стало центром кристаллизации особой многоплеменной культуры, во главу угла ставящей необходимость мирного сосуществования.


 

Различие обрядов и верований здесь никогда не было побудителем конфликтности.

Это потом междуречье стало меняться с появлением в этих краях новых влияний и проблем, связанных с вторжениями крестоносцев-католиков, миграцией беженцев и устремлением на восток еврейских кагалов. Это потом появились дворцы литовской и польской шляхты, усугубившие контрасты жизни богачей и бедноты, попавшей в феодальную зависимость. 

Несмотря на происшедшие с тех пор большие изменения, старшее поколение белорусов, тем не менее, получило возможность краешком глаза заглянуть в прошлое, поскольку послевоенная разруха почти на десятилетие вернула людей к тому забубенному жилью под соломенными крышами, к сохе, запряжённой коровами, древним способам изготовления гончарных изделий, тканей и валенок, приготовления пищи.
 

Мы, тогда ещё дети, видели не на выставке, а в работе приспособления с тысячелетней историей — ”кросны”, “калаўроты”, ”ваўначоскі”, “сечкарні”, “ганчарныя кругі”, “жорны” и другие приспособления. 

Старики потом недобрым словом поминали то тяжёлое послевоенное время. Мы же, выросшие в нём, были привычны к жаркому лету босиком и холодной зиме с одной парой валенок на всех детей, нехитрой деревенской снеди. Мы радовались яркому солнцу, пению жаворонков, луговым цветам выше нас ростом и холодной “крынічнай” воде, от которой сводило скулы.

На моей малой родине — а/г Долгиново, теперь всё по-другому.



аже того петляющего чуда, речки Серчистой, что несла свои воды в Вилию, теперь уже нет — в конце 50-х мелиораторы спрямили реку, осушив болото. 

Деньги освоили и ушли. Только вот образовавшийся луг с чрезмерно кислой почвой оказался в сельскохозяйственном смысле без надобности, потому сейчас здесь можно увидеть лишь хозяйских коз да одиноких коров.

За каких-то 70 лет совершенно изменился и климат. Тогда лето было солнечным, а зимы морозными. Буквально за ночь позёмка наметала сугробы до окон, а утром по заметенной дороге, как по волнам, пробирались на рынок вереницы крестьянских повозок. 

— Ты ещё долго будешь смотреть на еврейское кладбище? — подначивает меня сестра и зовёт на перекуску с дороги.  


Еврейские могильные ка мни на городище

А я расплываюсь в улыбке и не тороплюсь, мысленно улетая в те далёкие времена, когда наша река была широкой и глубокой, а на другом берегу стояло городище, жители которого добывали в болотах насыщенную железом массу и из неё выделяли металл, который тут же превращался в подковы, ножи, колёсные тяги и другую необходимую утварь, а также оружие. Часть изделий менялась на необходимый жителям городища товар, доставляемый торговцами по реке — тогда дорог ещё не было.

В городище, судя по геометрии, проживало человек сто, не более.


Городище

Частокол, которым оно было огорожено, нужен был вовсе не для защиты от врага — здешних краях лихие люди появлялись исключительно редко. Высокий забор был спасением людей и домашних животных от лесных хищников, чей рык по ночам не давал покоя.
Для земледелия почва была никудышная, так как потоки талой воды сносили плодородный слой земли в реку. К тому же, на разработанных делянках осталось много камней — отметин ледникового периода.  

По мере накопления пришлых людей ситуация стала меняться. В конце концов земледельцы решились попробовать счастья и стали разрабатывать делянки поблизости от городища, рассчитывая на какой-никакой заработок и защиту в случае опасности. 
Стали появляться первые подобия просёлочных дорог, накатанных полозьями саней и колёсами повозок.

После таяния снега крестьяне первым делом свозили с полей камни.

Бут лежал в «крушнях» по обе стороны проезжей части и по мере необходимости использовался как стройматериал. На следующий год всё повторялось, так как камни вновь появлялись на поверхности осевшей за зиму пахоты.  

Впечатляющие размерами неподъёмные валуны становились обрядовыми объектами, вокруг которых устраивались языческие гульбища. 
В нашей местности такой валун тысячелетия лежит в районе деревни Камено. 



На верхушке камня и сейчас видны отверстия для заполнения смолой или воском. Вставленные туда фитили поджигались и освещали пространство обрядовых гульбищ в дохристианское время. 
Более позднее изображение православного креста и надпись  «Воротишин Хрест» были выбиты на камне во времена князя Бориса — подобным образом он повелел обозначить границы Полоцкого княжества. 



По ранее названным причинам сельский труд на неплодородных землях был очень тяжёлый, а урожаи — низкими. Спасало лишь то, что междуречье не потрясали войны и стихийные бедствия, а местный климат позволял восполнять потери одного продукта другим: то, что не вызревало в земле в засуху или подтоплялось дождями, восполнялось урожаем культур, которые любят тепло или влагу.

Держать большие стада домашнего скота не было необходимости, так как в лесах было достаточно дичи, грибов и ягод, а в реках — рыбы.

В случае опасности жители околиц загоняли крупный скот в укромные места, а сами с нехитрым скарбом и домочадцами, прихватив с собой птицу, переплывал на лодках под укрытие дубового частокола городища.  
 

Пришлый человек, попавший в эту глухомань, воспринимался местными не по принципу «свой» — «чужой», а какой с него толк. Точно также на чужаков реагируют до сего времени.

С древних времён в междуречье сформировалось разделение труда — каждый пришлый, чтобы выжить, включался в работу, привнося свои навыки и умения, которые тут же становились общим достоянием. Это касалось и языковых проблем, о чём свидетельствует белорусская «трасянка», в которой удивительным образом сочетаются слова самого разного происхождения.

Ослабление Полоцкого княжества и падение Киевской Руси привело к захвату междуречья дружинами литовских князей и образованию ВКЛ.



Здесь налицо отличительная особенность от русских княжеств, призвавших на службу наёмников — варягов. Правящие элиты в наших краях были сформированы завоевателями.  
 

С XIII века доминирование литовского элемента стало свершившимся историческим фактом.

Именно на рубеже XIII и XIV веков местное население, оторванное от русских влияний конфликтами, стало формироваться как отдельный народ со своими особенностями старорусской речи, дополненной элементами других наречий.  
Своеобразно складывалась ситуация на культурном фронте.

Если под ударами варваров некогда могучие империи были растоптаны во всех отношениях, то литовская мускульная сила поступила иначе.  

Как отмечал известный славист и исследователь нашего региона, профессор Вроцлавского университета Франтишек Селицкий: 
 
По-другому и быть не могло, так как литовцы жили вместе с белорусами в междуречье многие столетия до того. 

В 1397 году к белорусско-литовской мешанине добавилось татарское население, которому князь Витовт выделил земли над Вилией и наделил правами, включая свободу мусульманского вероисповедования. Занимались татары в основном выделкой кож.

Как отмечает Ф.Селицкий, к концу XV столетия  обелорушивание всех этносов, обосновавшихся на этой земле, было завершено, чему в немалой степени способствовало введение государственного делопроизводства на кириллице с белорусской транскрипцией отдельных слов.
 

Этот факт следует воспринимать как подтверждение сохранения доминанты общерусской языковой и стилевой традиции.

Распространение в крае католической веры «не внесло существенных перемен в обычаи и культуру белорусов. В основе своей они остались такими же самыми для православных белорусов и белорусов-католиков. Разница касалась только деталей некоторых религиозных празднований».


Долгиновская церковь


Долгиновский костёл

Догиновичи (так в первой половине XV века называлось Долгиново — собственность воеводы Виленского Яна Довгерда) оказались на перекрёстке важных дорог из Вильно в Полоцк и из Полоцка в Минск. 

Ушлые люди организовали здесь один из крупнейших рынков, куда съезжались торговцы со всей округи.

Дело приняло совсем другой оборот, когда в этой местности в начале XVI века появились евреи.

Менее изворотливые в торговых делах литовцы постепенно съехали в большие города и на историческую родину, татары растворились тоже, остались лишь крестьяне, евреи да чиновничья рать — то польская, то русская, то мешаная.

Такова в общих чертах ситуация, связанная с формированием белорусского этноса.

Назовём основные черты характера белоруса, прошедшие испытание временем:
   

Подводя черту, можно сказать, что белорусы — это настойка из положительных проявлений славянского характера.  

Исходя из этих представлений об обобщённом образе белоруса, легко понять, что его менталитет, несмотря на все превратности формирования, больше тяготеет к русскому и меньше — к польскому психотипу человека.

Этому есть вполне понятное объяснение. 

Поляки сложились как земельные собственники испокон веков. Для них понятие Отчизна — это тяготение к родным местам через болезненную привязанность к собственности. Заточенный на коммерческий интерес и «пенёндзы» поляк находится в постоянном поиске способов личного обогащения. 

У поляков традиционен культ женщины, потому у них веками сложились и очевидны проявления женского начала у мужчин — хитрость, лицемерие, готовность покривить душой и обмануть. 

В силу этих особенностей натуры, поляки — успешные торговцы, экзальтированные люди, способные к интригам и авантюрам, распутному образу жизни.

Задиристые по характеру, поляки — хорошие солдаты. В то же время поляк как ребёнок может уверовать в собственную ложь и бороться за неё, как за истину. Не потому ли среди поляков мало людей обстоятельных и последовательных, а если они и есть, то -  восточники.   

Эти свойства польского характера подтверждаются тяготением поляков к себе подобным. В Европе им ближе всех мастаки интриг и провоцирования межнациональной розни — англичане, а за океаном —   пристанище авантюристов и искателей наживы, США. 
Сегодняшняя политика польского правительства подтверждает, кому поляки отдают предпочтение. За столетия они мало в чём изменились. Их ценности и методы действия остались прежними.

В заключение хочется отметить, как бы там ни было, мы должны следовать своим путём, памятуя историческую реальность — кто бы ни появлялся на наших территориях с намерениями их «окучить», он сам с течением времени становится объектом ассимиляции.

Психология белорусов такова, что лепить из них желаемый образ — контрпродуктивно. Мягкие во взаимоотношениях с другими, белорусы могут поддаться на какие-то воздействия, временно приобрести новую форму, но при малейшем снижении внешнего давления, вновь возвращаются в исходное состояние.

Вряд ли стоит удивляться, если наука о срединной обители славян дакажет, что белорусские земли — их древняя родина.