Каковы шансы Минска стать переговорной площадкой по урегулированию конфликта в Сирии в условиях обострения глобального геополитического противоборства?

Предложение Государственного Секретаря Союзного Государства Григория Рапоты о возможном использовании «минской площадки» для проведения переговоров по урегулированию сирийского конфликта кажется вполне логичным и не вызывает особого удивления у специалистов.

Позитивный опыт реализации миротворческой миссии в Украине, статус ближайшего союзника РФ и хорошие отношения с большинством акторов на Ближнем Востоке, потенциально позволяют белорусскому руководству инициировать встречу подобного рода.

В этой связи возникает логичный вопрос: а зачем Беларуси активизироваться в далеких ближневосточных делах?

Полагаю, что объяснение этих причин следует искать не столько в соображениях геополитического престижа, сколько в области безопасности.

Необходимо понимать, что миротворческая миссия белорусской дипломатии продиктована объективными внешнеполитическими обстоятельствами и негативной исторической памятью белорусского народа.


Зачем нам берег турецкий?

Во время встречи с президентом Азербайджана Александр Лукашенко охарактеризовал современные международные отношения констатацией «мир сошел с ума».

Здесь следует вспомнить, что во время прошлых глобальных «помешательств», имевших место в первой половине ХХ столетия, белорусский народ дважды оказывался в ситуации гуманитарной катастрофы и на грани выживания.

Думаю, что особо остро опасность текущего исторического момента понимают люди послевоенного поколения, к которым как раз таки и относится белорусский президент.

 

Поэтому в условиях очередной вспышки мирового безумия в отечественных властных кругах стал столь популярен образ «белорусской Швейцарии», предполагающей даже не «мост» между Западом и Востоком, а именно «переговорную площадку», своеобразный храм дипломатии, с амвона которого «белорусы — мирные люди» будут проповедовать всему миру свою светлую идею интеграции интеграций.

В Минске прекрасно понимают, что «мосты» во время войны часто взрывают, а вот в существовании переговорных пунктов обычно заинтересованы все стороны конфликта.

При этом традиционный рационализм белорусской внешней политики, основанный на принципах невмешательства и дружбы «во имя», а не «против», уже достаточно известен на международной арене и не вызывает особых вопросов у большинства партнеров Беларуси.

Удивительно, но факт: отечественная дипломатия умудряется поддерживать хорошие отношения одновременно с Арменией и Азербайджаном, Индией и Пакистаном, Ираном и Турцией, Сирией и Катаром, так как ставит во главу угла здоровый экономический прагматизм, не вовлекаясь в дурно пахнущие политические интриги.


От «советской Вандеи» к «евразийской Швейцарии»

Своеобразным Рубиконом белорусской многовекторности стал российско-грузинский конфликт 2008 года, когда определенные круги в РФ требовали от Александра Лукашенко «определиться» по вопросу признания государственного суверенитета Южной Осетии и Абхазии и тем самым вступить в прямой конфликт со странами Запада.

Однако «цена вопроса», озвученная белорусскими представителями, убедила Кремль, что геополитически выгоднее использовать нейтральный статус союзной Беларуси в интересах внешней политики России, чем открывать второй фронт войны с Западом на белорусском направлении.

Украинский виток глобального противостояния и последовавшие за ним события лишь дополнительно подтверждают правильность такого вывода.

В связи с этим и текущая линия официального Минска на нормализацию отношений с ЕС и США не вызывает негативной реакции у лиц, принимающих серьезные политические решения в России. Существует понимание изменения роли Беларуси, вызванного объективными реалиями белорусской и российской политики.
 
 

Россия Путина — это уже не Россия Ельцина, и Минск больше не может считаться Вандеей русского патриотизма и советского реваншизма, на глазах происходит обретение белорусским государством его новой миссии в союзе с РФ в условиях обострения глобального геополитического противоборства.

 

Минск уже стал своеобразным «евразийским Берном», и дальнейшее развитие Беларуси в качестве дипломатического центра вполне вероятно и приемлемо для союзников нашей страны.

Полагаю, что именно эту позицию и хотел довести Григорий Рапота, который помимо всего прочего является выходцем из высшего генералитета российской разведки.


Право на обоснованный риск

С другой стороны, активизация Беларуси на ближневосточном направлении, несмотря на очевидные плюсы, способна привести и к негативным последствиям.

Переговорная площадка хороша в ситуации, когда есть стороны переговоров, но в сирийской партии есть игрок, который не только не признается другими участниками, но и сам не собирается играть по правилам.

Несмотря на обилие информации о контроле «Исламского государства» со стороны Турции, Катара, Саудовской Аравии, США, все же думаю, что радикалы из ИГ в большей степени суверенны и самостоятельны, чем это принято считать.

Одновременно сложно представить себе, что эта субъектность когда-либо может быть признана в качестве равноправной международным сообществом по причине откровенно античеловечного отвратительного характера режима, установленного исламистами на подконтрольных территориях.

Это значит, что в процессе переговоров всегда будет неудовлетворенная сторона, которой по умолчанию нет места за круглым столом и не остается больше ничего, кроме как взорвать диалог вместе с переговорной площадкой.

Международный терроризм и повышение степени его внимания к Беларуси и есть основная угроза для ближневосточного рейда нашей внешней политики.

В то же время «мировая шизофрения» оставляет белорусскому руководству право на обоснованный риск, а недопущение прямого военного конфликта с участием России и НАТО является для Беларуси вопросом государственного и национального выживания.