Недавний скандал в соседней Польше, где отец демократии, лидер легендарной «Солидарности» Лех Валенса, как выяснилось, долгие годы был платным доносчиком, дает повод грустно улыбнуться: когда побег из социалистического лагеря возглавляет «сексот», это действительно забавно.


И тем не менее Польша теперь член НАТО, ЕС, и знаменитого «маленького электрика» в качестве национального бренда сменил «польский сантехник»¹ — собирательный образ трудового мигранта из «новой Европы», ищущего счастья в Европе старой.

А еще это повод вспомнить об этом социалистическом лагере. О том, из чего он поднялся, почему упал и почему впереди нас наверняка ждет еще немало подобного рода сенсаций.


Каша из топора

Когда в 1944 году советская армия пришла в Восточную Европу, товарищ Сталин, наверняка мечтал превратить тамошние страны в клоны Советского Союза и начать строить коммунизм.

Однако для этого не хватало одной детали — живых коммунистов.

После многих лет фашистского господства живые товарищи сохранились только в глубоком подполье, лагерях, или, кто успел сделать ноги, в СССР. В Польше или Чехословакии, ситуация была менее печальной, а где-то совсем плохой — вся вышедшая из подполья компартия Румынии не насчитывала и тысячи активистов².

Решить непростую задачу построения коммунизма без коммунистов была призвана конструкция под названием народная демократия.

Простенько схема выглядела так. С приходом Красной армии прекращалась деятельность правых, благо повод был — их лидеры, сотрудничали с нацистами едва ли не поголовно.

Из всего остального сбивались блоки и фронты, которые должны были сформировать местную власть, потом пойти на выборы, победить и легитимировать дружественные СССР коалиционные правительства с широким участием коммунистов, которые бы контролировали и направляли остальных.

Ситуацию ярко очертил албанский коммунист Сейфула Мелешов:

 

«Мы открыли двери Фронта тем, кто сотрудничал с оккупантами, но не замочил свои руки в крови, и тем, кто боролся с оружием в руках против нас, а затем перешел на нашу сторону»³.
 

И это не гипербола. Первым лояльным СССР премьером Венгрии, к примеру, стал генерал Бела Миклош, в 1941-м покорявший вместе с немцами Украину, но к 1944-му смекнувший, что ветер дует в другие паруса. Три кресла в его правительстве заняли представители компартии.

Принцип «широкого антифашистского фронта» на первых порах был универсален для всех освобождаемых от фашизма стран.

США и Британия на освобожденных территориях тоже репрессировали коллаборационистов, забирали их собственность (так стал государственным и концерн Renault во Франции и семейный бизнес Гавелов в Чехословакии) и создавали коалиционные правительства с хотя бы символическим участием коммунистов.

С той разницей, что СССР в своей зоне особо покровительствовал левым, а союзники включали зеленый свет либералам и христианским демократам.


Заклятые друзья

Как только граждане освобожденных государств сообразили кто может стать новой партией власти, приток активистов в компартии принял характер цунами.

Венгры принимали в свои ряды до 100 тысяч человек в месяц; румыны, у которых в 1944-м не было и тысячи активистов к 1947-му нарастили численность в семьсот раз⁴.

Не то чтобы старая гвардия не понимала опасности такого притока сомнительного качества неофитов, но логика электоральной борьбы диктовала свое.

Это нервировало партнеров по коалиции — младшенькие, которых взяли в правительство на чтобы угодить СССР, энергично работали локтями, претендуя на всю полноту власти.

Вызревал конфликт.

С одной стороны — коммунисты с социал-демократами или социалистами на подхвате. С другой — так называемые «аграристы» — умеренно левые крестьянские партии выступающие за социализм, но видящие его смысл в благополучии мелких сельских хозяев (собственно, в Венгрии они Партией мелких сельских хозяев и назывались).

У них была массовая поддержка, авторитет (многие участвовали в сопротивлении фашистам), они были не против экспроприации банков, но при словах «колхоз» и «пролетариат» глаза у них наливались кровью.

Кроме того, можно запретить правые партии, но правый электорат от этого не исчезнет. Этот электорат стекался в имеющиеся враждебные коммунистам и СССР партии — то есть к аграристам.


Отношения с союзниками тоже ухудшались. После победы над общим противником СССР и западные державы стремительно превращались в соперников и активно закреплялись на занятых территориях. В 1947 году из правительств Франции и Италии были исключены представители компартий.

СССР тоже не зевал — в том же 47-м лишился престола король Румынии. Двадцатилетний Михай І-й, прозванный за юный возраст и двусмысленное положение «королем-комсомольцем», был в общем лоялен СССР, но социалистических монархий не бывает, а Румынии предстояло стать страной социалистической.

Что-то похожее на развязку наступило в 1947-1948 годах. В занятых советской армией странах прошли выборы, на которых аграристы, национальные социалисты и другие противники советского пути были (не без помощи т.н. «административного ресурса») на голову разгромлены лояльным СССР блоком партий.

Однако советское правительство понимало цену подобной победы и не стремилось к эскалации. Если в тогдашнем СССР разгромленные оппозиционеры получили бы билет на Колыму, то в какой-нибудь Польше у них были все шансы получить кресло в правительстве.

Не то чтобы репрессий, судов и расстрелов не было, но их масштабы были несопоставимы с советскими. Кадры приходилось беречь.


Memento mori

Разгромленные оппозиционеры тоже на конфликт не нарывались. Оппозиционная Польская крестьянская партия PSL, официально получившая на выборах 1947 года 10% голосов, скрепя сердце признала новый курс и с тех пор имела места в парламенте.

Венгерская Партия мелких сельских хозяев сменила руководство и вошла в возглавляемый коммунистами Национальный фронт независимости, а её лидер Иштван Доби пребывал на разных министерских постах до своей смерти в 1968 году.

Среди правивших в регионе партий редко встречалось название «коммунистическая» — по сути это бывшие фронты в которых коммунистический костяк за годы борьбы основательно оброс не только союзниками, но и бывшими соперниками.

Возможно, со временем удалось бы добиться идейной унификации, однако, в дело вмешалась природа — 5 марта 1953-го умер Сталин. Спустя девять дней к нему присоединился его чехословацкий протеже Клемент Готвальд, а сразу после знаменитого ХХ съезда КПСС в 1956-м отдал богу душу польский лидер Болеслав Берут.

Новая хрущевская метла мела по-новому, и заботливо отобранные товарищем Сталиным старые кадры пошли на мороз.

К власти приходили опальные старые лидеры и молодые карьеристы. Избавившись от почти десять лет надоедавших сталинских «нянек» они получили возможность творить по зову души и собственному усмотрению.


Зов души в разных странах различался, и на деле «социалистический лагерь» являл собой пестрый набор разных политико-экономических моделей.

Если в Чехословакии и Болгарии уклад действительно очень напоминал советский, то в Восточной Германии экономика а-ля СССР (с небольшими вкраплениями частного сектора) дополнялась непривычной нашему человеку многопартийностью.

В Венгрии власть одной партии (при альтернативных выборах из нескольких кандидатов) сочеталась с частными ресторанчиками и мастерскими.

А в Польше кооперативы-«колхозы» развалились, в школы вернулись уроки катехизиса, и Крестьянская партия вошла в правящую коалицию, увеличив присутствие в Сейме с 10% до 26%.

Румынские же товарищи лепили местный аналог «чучхе», замешанный на изоляционизме, национализме и болезненном культе «гения Карпат» Николае Чаушеску.


Полная тарелка социализма

Благодаря этому разнообразию подходов был накоплен огромный теоретический и практический опыт движения к социализму без советских эксцессов 30-х — опыт кооперации, самоуправления на госпредприятиях, альтернативных выборов и т.д.

Но наибольшую историческую известность получил опыт движения скорее от социализма — венгерско-польская модель, прозванная гуляш-коммунизмом (в венгерском оригинале — gulyáskommunizmus).

Заявленная цель была — обильно накормить подданных гуляшом, то есть подтянуть уровень потребления и бытового комфорта до западных стандартов.

Но методы достижения были характерны не для марксистов-коммунистов, а для тех самых послевоенных аграристов — упор делался на частную инициативу мелкого хозяина.

К примеру, советская экономическая наука выделяла три степени кооперации. Наш колхоз примерно соответствовал третьей — самой глубокой. А доминирующие в Польше сельскохозяйственные кружки — kółka rolnicze — толком не дотягивали даже до первой, и скромно именовались «подготовительным этапом».

В кружки объединялись для совместной покупки и использования техники, потому, что тогда государство возмещало большую часть стоимости.

По большому счету, в Польше на селе доминировал мелкий частник, минимально причесанный под советские идеологические стандарты.

Значительный частный сектор сохранялся также в торговле и сфере услуг. Государственной, «советской» была крупная и средняя промышленность.


В рассчитанных на широкого читателя советских книгах о братских соцстранах экономический раздел обычно являет странное нагромождение цифр в стиле «за годы народной власти производство куриных яиц выросло на...».

И это неспроста — если бы советскому человеку открыли всю правду про какой-нибудь венгерский социализм, он бы решил, что или с советским социализмом нужно что-то делать, или в Будапешт пора снова вводить танки.

Венгерские реформы шли с середины шестидесятых и к восьмидесятым дошли до «разукрупнения предприятий», массовой сдачи в аренду общепита, распада сельхозкооперативов на индивидуальные хозяйства, малых частных предприятий и запуска на внутренний рынок иностранной продукции — конкуренции ради.


Трест, который лопнул

И тут возникает вопрос. Мы помним, что заставляло выходить на перестроечные митинги жителя Минска, Киева или Ленинграда.

Наш человек не хотел «работать на дядю», а хотел иметь возможность хотя бы подрабатывать частным образом. Хотел плюрализма — чтобы выбирать, как в Америке, из двух партий; не стесняться «святить» куличи в церкви на Пасху; и читать в «комсомолке» что-то погорячее, чем отчеты о партийных пленумах и битвах за урожай.

Но если все восточноевропейцы, кроме румын, уже имели эти радости в той или иной степени, откуда «бархатные» и не очень революции? Откуда такой накал страстей?

Дело в том, что именно аграристская, мелкособственническая мечта к уже к началу 80-х оказалась на грани банкротства.

В Польше первые звоночки прозвенели в 70-м. После войны в стране выросли государственные животноводческие комплексы, ориентированные на валютный экспорт. Мелкий частник не мог их обеспечить кормами, поэтому их обеспечивал Советский Союз — по льготным ценам.

Никита Сергеевич Хрущев пытался, аки нынешний МВФ, обусловить экономическую помощь требованием «структурных реформ» — дальнейшей коллективизации и механизации сельского хозяйства.

Однако польские товарищи стояли за своего частника как в 1920-м на Висле, и все закончилось ничем.


Решительней к вопросу подошел Леонид Ильич Брежнев, при котором поставки кормового зерна сократились почти втрое (с 3 миллиардов тонн до 1,2 млн.)⁵.

И ситуация начала выходить из под контроля — в Польше начались перебои с продовольствием.

За перебоями последовало повышение цен, волна забастовок и беспорядки 1970-го в Гданьске со штурмом милицейского офиса и несколькими десятками убитых.

Закончилось все отставкой руководства и приходом к власти нового лидера Эдварда Герека, который элегантно разрулил проблему залив недовольство взятыми в долг деньгами — за десятилетие его правления внешний долг Польши западным государствам сравнялся по размеру с советским (25 миллиардов по нашим временам выглядит жалко, но в 1981-м это было много).

Однако к концу 70-х цены на нефть выросли, кредиты стали дороже, да еще и надо было отдавать старые. Загнанный в угол Герек решил провернуть знакомый фокус с повышением цен. По стране снова покатилась волна забастовок и беспорядков.

В Венгрии все было не столь драматично. Хотя ситуация усугублялась относительной открытостью экономики и шоп-турами населения в соседнюю капиталистическую Австрию, вымывающими из страны валюту.

Оказавшись в долговой яме, венгерское руководство в 1982 году сделало решительный шаг из социалистического лагеря — вступило в Международный валютный фонд, что открывало доступ к новым кредитам.

Советское руководство было против. Но было послано — и, ко всеобщему удивлению, утершись, проследовало в указанном направлении.


Болек и Сварщик

В 1980-м в Польше все вернулось к ситуации бунтов 70-го. С той разницей, что кредитов никто не давал и произошла смычка бунтующих рабочих с либеральной интеллигенцией.

Восходящая звезда новоиспеченного профсоюза «Солидарность» Лех «Болек» Валенса, настаивал на участии в переговорах «правительство-рабочие» еще и «экспертов» из числа столичной интеллигенции, которые дополняли оркестр любимой песней про тоталитаризм и реформы. Бастовали едва ли не все и что с этим делать было непонятно.

Тут то и появился второй наш герой — генерал Войцех Ярузельский, прозванный «сварщиком» за неизменные темные очки на больных глазах. Генерал должен был решить все проблемы польского руководства грубой силой.

И он их решил.

Встав в 1981 году во главе государства, Ярузельский ввел военное положение, и, казалось, уже распадающийся госаппарат внезапно обрел впечатляющую эффективность.

Лидеры оппозиции и многие активисты были «изолированы» на неопределенный срок, армия вышла на улицы, спецслужбы громили типографии и уничтожали тиражи.

А официальные профсоюзы занялись делом, «отжимая» у «Солидарности» и активистов и саму нишу решения трудовых споров.

Волна забастовок пошла на спад, и польская экономика, несмотря на санкции, впервые за долгое время начала демонстрировать какой-никакой рост.

Более того, если перед военным положением правящей партии доверяло только 12% населения, а «Солидарности» более 40%, то к 1987-му ситуация практически перевернулась — 44% у правящей ПОРП и 16% у «Солидарности»⁶.


Тем удивительнее было то, что в 1987 году Ярузельский вынес на референдум пакет реформ, по сути означавших сворачивание социалистического эксперимента.

Главный вопрос звучал:

 

«Выступаете ли вы за полное осуществление представленной Сеймом программы радикального оздоровления экономики, направленной на значительное улучшение условий жизни общества, если это потребует двух-трехлетнего периода быстрых и трудных перемен?»⁷
 

Население ответило вежливым отказом («за» проголосовало 44,2%), а попытки протащить либерализацию цен явочным порядком натолкнулись на новый рост забастовочного движения.

И генерал понял, что придется подключать по-настоящему крутых ребят, которые не будут ни у кого ничего спрашивать, — демократов-рыночников.


Голосуй, не голосуй...

Судьбу страны решил диалог — серия неформальных встреч власти и оппозиции (лидеры которой давно вышли на свободу) в 1988 году, увенчавшаяся официальным круглым столом в 1989-м.

Стороны быстро нашли общий язык. Один из членов оппозиционной делегации Яцек Куронь вспоминал:

 

«Люди, которые участвовали с нами в переговорах, не только не были сталинистами, но не были даже идейными коммунистами. Это были прагматики, реалисты, понимающие, что принцип централизованного руководства провалился, и теперь надо как можно быстрее и лучше перейти к новому принципу руководства»⁸.
 

Недовольных представляли тоже не злые рабочие — более 50% делегации были теми самыми «экспертами» с научными степенями и должностями.

Стороны договорились о двух вещах.

В июне 1989-го должны были пройти выборы в двухпалатный парламент на которых «Солидарность» получала 35% мест в Сейме и могла свободно конкурировать за Сенат. А в августе должны была начаться «шоковая терапия» в экономике.

На волне такого «национального единения» и «прогресса демократии» о результатах референдума 1987 года никто не вспоминал. Более того, на предстоящих выборах складывалась беспроигрышная для польских элит ситуация — когда за кого бы ни проголосовали граждане, они все равно голосовали за приватизацию и либерализацию цен, о которых все политические игроки договорились заранее.

«Солидарность» предсказуемо победила, выбрав все предлагаемые места в Сейме и заняв практически весь Сенат.

После чего произошел курьезный, но показательный случай. Соратники главы государства спешно рванули с тонущего корабля власти — 11 депутатов правящей коалиции в Сейме (а там еще 5 партий сидело, кроме правящей Польской объединенной рабочей) проголосовали против Ярузельского и поставили под вопрос его избрание президентом, что входило в договор заключенный между властью и оппозицией.

Валенса поступил как джентльмен (или платный агент на крючке компромата) — 11 оппозиционных депутатов воздержались от голосования, что позволило не допустить осложнений от незапланированного предательства.


В остальных странах Восточной Европы (за минусом, опять-таки, Румынии, где «гения Карпат» вынесла на кладбище дружная компания его же собственных генералов) передача власти также произошла в результате «диалогов».

И если в Чехословакии хотя бы сперва прошли массовые митинги граждан, а потом уже начались круглые столы, то в Венгрии и Болгарии — сперва начался диалог с оппозицией, и только потом на площадь подтянулись воины света.

Снова не обошлось без курьезов — в Болгарии спешно собранная из числа «партийных диссидентов» и гениальных местечковых писателей оппозиция, в 1990-м с треском проиграла «первые свободные выборы».

Тоталитарный режим решил не заморачиваться с повторными и просто отдал власть правительству парламентского меньшинства — чего не сделаешь ради реформ.

 

Один за одним бывшие члены социалистического лагеря входили в новый период своей истории. В эпоху, когда никто не регулирует цены, зато ведущие партии еще до выборов делят места и решают какой быть экономической политике. Когда профсоюз может пресечь забастовку недовольного «шоковой терапией» населения не хуже, чем солдаты генерала Ярузельского. В эпоху «восстания элит» и «реставрации классовой власти».
 

                                


Примечания

¹ Польский сантехник
² Волокитина Т.В. «Москва и Восточная Европа», стр.137
³ Волокитина Т.В. «Москва и Восточная Европа», стр.40
⁴ Волокитина Т.В. «Москва и Восточная Европа», стр.139
⁵ Носкова А.Ф. «Польша в ХХ веке. Очерки политической истории», стр.731
⁶ Носкова А.Ф. «Польша в ХХ веке. Очерки политической истории», стр.845
⁷ Носкова А.Ф. «Польша в ХХ веке. Очерки политической истории», стр.835
⁸ Носкова А.Ф. «Польша в ХХ веке. Очерки политической истории», стр.846