30 лет назад начали разрушать Берлинскую стену, и Германия объединилась. Для одних сегодня — это национальный праздник, другие говорят об «аншлюсе»

Восточногерманские индейцы, жвачка и «Трабант»

И сегодня в Восточном Берлине следы социалистического прошлого — на каждом шагу. Только ныне им пытаются придать характер музейной архаики или даже — издевательского подтекста. Недалеко от знаменитого пропускного пункта «Чек Пойнт Чарли» выставлен «подвешенным» в воздухе малолитражный автомобиль «Трабант», который либеральная пропаганда стремиться сделать символом «достижений» ГДР. А на стене расположенного рядом музея Берлинской стены («Мауэрмузеум»), висит мемориальная доска с дома Брежнева в Москве. Трофей новых победителей, взявших реванш осенью 1989 года?

Но автор знает о ГДР не по слухам или интернет-постам. Как член семьи советского военнослужащего, я пять лет наблюдал местные реалии в упор.

Первое, что поражало еще на пути в социалистическую Германию — это разница между странами «народной демократии». Жизнь и быт в БССР при этом выглядели где то на среднем уровне — на полках не изобилие, но основные продукты и товары имелись. И по очень низким ценам — что и было одной из причин дефицита. Дома и улицы у нас — несколько сероваты, но в целом — чистота и порядок.
 
Зато в ГДР поражало непривычное изобилие. Полки магазинов были заставлены самыми разными продуктами. Одних дефицитных у нас сосисок и сарделек тут были десятки разновидностей, лежали и французские сыры с плесенью. Были и бананы, и прочие экзотические для нас фрукты. Многие военные и члены их семей ехали на службу в ГСВГ, снабженные длинным списком того, что следовало купить для родственников. В приоритете были ковры, сервизы майсенского фарфора «Мадонна» и джинсы. А я для своих друзей в Союзе возил самые ценные подарки — игрушечных индейцев и жевательную резинку.

В Восточной Германии мы впервые увидели крутые «иномарки». Правда, жители ГДР ездили на «трабантах» и «вартбургах», вместе с чехословацкими «шкодах» и советскими «жигулями». Но вот их родственники из ФРГ приезжали в гости на «мерседесах» и «фордах».



«Вартбург» по классу был близок к нашим «жигулям». А вот о «трабанте» стоит сказать особо. Это сейчас эта маленькая машина становится предметом сарказма победивших западногерманских корпораций. А тогда это была весьма оригинальная модель с кузовом, частично изготовленным из особого пластика («дуропласта»), что делало ее легкой и технологичной. И названа она была в честь первого советского спутника.



Немецкий «спутник» был весьма экономичным вариантом. И поставлялся не только в соцстраны, но и в такие капиталистические государства, как Греция, Нидерланды, Бельгия, ЮАР и Великобритания.
 

Этот «народный автомобиль» был очень дешевым, да еще и цены на него постоянно снижались. В результате, несмотря на то, что это был один из самых массовых автомобилей в мире (всего выпущено около 3 миллионов), в очереди на него приходилось стоять годами.

Наши офицеры смотрели на «трабант», надо признаться, настороженно. В случае столкновения гэсэвэгэшной техники с этим хрупким автомобилем советским военным грозили серьезные неприятности от своего начальства. Но говорят, что иногда бывали автоподставы, после которых отдельные недобросовестные владельцы «трабантов» умудрялись сдирать с «русских» приличные суммы.

Зато легкость «трабанта» (650 килограмм) позволяла, в случае чего, вручную переносить его в сторону от пути следования танковой колонны.

Дружба и «фройндшафт»

Надо сказать, что конфликтов с местным населением советские военные и члены их семей боялись, как огня. Несвойственное для «оккупантов» поведение, не правда ли?

За «залеты» такого рода могла последовать немедленная отправка в Союз. А ведь служба в ГСВГ, как и в Чехословакии и Венгрии, считалась особой привилегией. Особенно — среди жен офицеров. Такого товарного изобилия, с которым сталкивались здесь «боевые подруги» наших военных, трудно было найти в другом месте.

К тому же офицеры и прапорщики, служившие за границей, получали двойной оклад — один марками ГДР, другой в рублях ложился на сберкнижку в СССР. Из песни слов не выкинешь — отдельные советские мещанки не выдерживали искушения.
 

Помню, как жена одного прапорщика в нашем мотострелковом полку в Ютербоге украла какую то мелочь в немецком магазине. Депортация на Родину последовала молниеносно.

Отдельная история — обмен высококачественного советского золота в изделиях на парики, косметику и даже — порнографию, которые предлагали на размен польские «коробейники», проникавшие в наши городки. Немецкие полицейские почему то жутко не любили польских спекулянтов и сильно их преследовали.

Вообще «народная полиция» в Восточной Германии была жесткой. Это при том, что особой уличной преступности здесь не наблюдалась. Молодые немцы даже драться толком не умели, несмотря на то, что были очень спортивны. Советские подростки презрительно наблюдали со стороны, как в случае конфликта их немецкие сверстники ограничивались толчками в грудь или, в крайнем случае — борьбой. У нас то в ход почти сразу шли кулаки!

Поэтому когда наши старшеклассники повадились ходить на немецкие танцы, то стали устраивать там настоящие побоища. Но в скором времени были задержаны, со всеми вытекающими для их родителей последствиями.
 
А вот между офицерами ГДР и их советскими коллегами вечера-встречи носили более интенсивный характер. Бывало, что иногда кто-то ходил и в гости к немецким семьям.

Случались и браки между советскими гражданами и немцами из ГДР. Как правило, они были результатом туристических поездок или знакомств по переписке.

Немецкая витрина социализма

Но и спустя годы ГДР вспоминается прежде всего как товарная «витрина социализма». И действительно, экономические успехи «первого государства рабочих и крестьян на немецкой земле» не могут не впечатлять. Так, одно время социалистическая Германия являлась одной из ведущих экономик в Европе. При этом восточно-немецкие земли более всего пострадали в годы Второй мировой войны, в то время как основная сырьевая база и тяжелая промышленность осталась в западном секторе.
 
В чем же секрет такой эффективности социалистического хозяйства по-немецки? Ведь плановая экономика у нас просто оплевана неолиберальными экономистами? Или в Восточной Германии был другой социализм?

Нет, основа там была же такая, как и в Советском Союзе. Вся крупная и средняя промышленность была национализирована, только назывались эти заводы и фабрики «народными предприятиями». Что должно было особо подчеркнуть общественный характер производства и собственности на него. В торговле и сфере услуг допускалась мелкая частная собственность.
 

Широк был и кооперативный сектор. В частности, в ГДР не было колхозов в их советском виде. Их крестьянские хозяйства были объединены в производственные кооперативы, сохранившие всю аккуратность бауэрских дворов.

Впоследствии Михаил Горбачев и прочие «перестройщики» будут говорить о чем то похожем. Но с одной лишь разницей — в ГДР сохранившаяся «многоукладность» была ступенькой к более высоким ступеням обобществления. А вот в исполнении либералов от КПСС — использовалась для попятного движения, в качестве инструмента постепенной реставрации капитализма. Все дело в том, кто командует парадом…
 

В ГДР всем командовала СЕПГ. При этом в стране сохранялась многопартийная система, и продолжали действовать и другие партии — включая христианских демократов.

Можно сказать, что они были лишены реальной власти и существовали формально. Тем не менее, эта была легальная отдушина для приверженцев тех или иных идеологий. В то же время самих немецких коммунистов отличала глубокая идейная убежденность. В немцах есть это внутреннее начало — серьезная, прочная вера.

Кто-то скажет — сродни религиозному фанатизму? Не знаю, ведет ли немецкий «идеализм» свое начало от крестьянских войн времен Реформации? Или — от Тридцатилетней войны? Более всего это было выстрадано в антифашисткой борьбе с гитлеризмом, приведшем Германию к краху во Второй мировой войне.
 

Но только именно «единые социалисты» ГДР были одними из самых надежных наших союзников. Которых Горбачев и К так подло предали.

Кстати, в самой ГДР восстание Томаса Мюнцера и подобные движения котировались очень высоко.

Подростком я часто пропадал в Музее Народной Армии в Потсдаме. Здесь средневековым «христианским коммунистам», восставшим против феодализма, была посвящена большая экспозиция. Естественно, что немало места было уделено и революции 1848 года, и Ноябрьской революции 1918 года в Германии. Как и коммунистическому «Рот Фронту», и приходу нацистов к власти. Понять суть ГДР вне трагических событий 1930-1940-х годов — не возможно.

Надо отметить, что социалистическая пропаганда в ГДР также носила достаточно живой характер. И несколько отличалась от унылых транспарантов бюрократической КПСС времен «застоя». Могучие фигуры борцов за освобождение от нацизма изображались так вдохновенно, как и на плакатах времен Эрнста Тельмана. Монументальной, словно вырубленные из камня фигуры немецких коммунистов 20-х годов по-прежнему шли в бой.

Возможно, актуальному характеру пропаганды способствовало постоянное противостояние с дышащей в затылок ФРГ? Западногерманское телевидение с американскими вестернами, фильмами ужасов, шоу и эротикой было вполне доступно в восточных землях.
 

Поговаривали, правда, что если гэдэрэвоский полицейский заставал семью за просмотром «вражеских» передач, то мог просто разбить телевизор. Но в советских городках этого не опасались, и взрослые и дети взахлеб смотрели «запретные» программы.

Также культивировалась в Восточной Германии интернациональная солидарность с антиимпериалистической борьбой, в частности — Латинской Америки. Именно ГДР приняло большое количество чилийских эмигрантов, которым грозила жестокая расправа при диктатуре Пиночета — кумире наших либералов. Портреты Че Гевары и других революционеров не были тут редкостью.

О существовании другой версии «коммунизма», более радикальной, чем советская, я тоже впервые узнал — в ГДР. Правда, из программ западногерманского ТВ. В «эфэргэшных» новостях показывали сцены задержания лидеров ультралевой «Фракции Красной Армии» (РАФ). «Ничего себе — что еще за Красная Армия?» — думалось нам, советским подросткам. Потом портреты «городских партизан» под грифом «Их разыскивает полиция» появились и на улицах Потсдама. Кто мог тогда знать, что на самом деле некоторые «герильерос» укрывались в ГДР при поддержке восточногерманской разведки?

В 60-70-е годы сотни тысяч немцев в ФРГ не были согласны с тамошней капиталистической действительностью. И выходили на весьма радикальные демонстрации протеста. А потом наиболее горячие головы взялись и за оружие.

Что касается Штази, то сегодня либеральные критики делают ее роль едва ли не определяющей в жизни страны. Конечно, полицейский контроль в ГДР был жесткий, как мы уже говорили. И политическая полиция смогла создать весьма разветвленную сеть своих осведомителей. Впрочем, подобная практика сложилась в Германии исторически.

Но демонизировать роль Штази, как и любой спецслужбы — не следует. Полиция не может быть основой того или иного общественного строя. И ГДР держалось не на доносах и дубинках (которые немецкие полицейские, как и советские милиционеры, не носили). А на вековых традициях рабочего и социал-демократического движения, антифашисткой борьбы и непримиримости к западному империализму. Конечно, огромную роль играла экономическая, политическая и военная поддержка СССР. А затем предательство переродившегося «горбачевского» руководства обрекла немецких коммунистов на крах.

Но будем объективны — тому, что случилось в ГДР в 1989 году, способствовали не только внешние, но и внутренние причины. Столь успешная в период восстановления 50-х, впоследствии экономика ГДР также столкнулась с серьезными проблемами.

После образования ГДР средства вкладывались прежде всего в тяжелую промышленность. При этом в 50-е годы зачастую не хватало некоторых обыденных бытовых вещей, что провоцировало недовольство населения. Притязательные в быту немцы не желали мириться с дефицитом — в отличие от по-крестьянски аскетичных и неприхотливых советских людей. Бегство множества восточных немцев на Запад, волнения 1953 года заставили социалистическое государство обратить внимание и на выпуск предметов потребления.
И тогда с производства средств производства акцент стал переноситься на легкую промышленность.
 

Продукции гэдэровского легпрома мы все завидовали, но в развитии экономики появились серьезные диспропорции.

Свои негативные последствия стала приносить и бюрократизация экономики. В 70-е и особенно 80-е годы падала производительность труда. Прежней «мобилизации» уже не было. А экономические стимулы, которые могли предложить ГДР, выглядели слишком скромными на фоне рекламы общества потребления в ФРГ. Недостроенный социализм, сохранявший бюрократизм и товарно-денежные отношения, завис на полдороги. Что в ГДР, что в СССР.

Однако и в этих условиях плановая экономика ГДР продолжала демонстрировать весьма впечатляющие показатели. По некоторым данным, уже в 60-70-е годы в ГДР стали активно развивать IT-технологии, прежде всего в сфере робототехники. Немалые достижения на «народных предприятиях» были и в области микроэлектроники. И фундаментальная, и прикладная наука щедро финансировалась социалистическим государством. В итоге ГДР мог безболезненно войти в информационную фазу индустриального развития.
 

Экономика ГДР в общем зачете опережала ФРГ даже тогда, когда большинство соцстран, включая СССР, начали рыночные эксперименты и свалились в кризис. С 1980 по 1989 г. экономика ГДР выросла на 127 %, а ФРГ — только на 117.

Но вот с гэдэровской бюрократией происходило примерно тоже самое, что и с советской номенклатурой — постепенное буржуазное разложение. Я помню, как нас удивляли фешенебельные коттеджи, которые можно было увидеть в восточной Германии.

В БССР даже незначительные привилегии напоказ выставлять было не принято. И за «незаконным обогащением» у нас строго следили. При этом неискушенному советскому человеку могло казаться, что уровень жизни и потребления в обоих частях Германии почти что одинаков. Иногда каталоги товаров, изданные в ГДР и ФРГ, с первого взгляда можно было отличить только по ценникам. Но конечно, рядовому обывателю на востоке хотелось все же ездить не на «трабанте», а на «мерседесе».
 

Но кажется, особенностью немецкой «перестройки» было следующее — в ГДР процессы реставрации капитализма начинались больше «снизу» и извне. А не сверху — как в СССР.

Дело в том, что в ГДР, как и в некоторых других странах СЭВ, еще не успела произойти смена поколений у власти. В отличие от советского государства, немецкая «народная демократия» была значительно моложе. Хонеккер и его товарищи еще помнили, что такое капитализм и нацизм. «Другая Германия» стояла у них за стеной, и от прихода западных капиталистов они не ждали ничего хорошего. Вероятно, поэтому здесь долго не было своего Горбачева. А Эрик Хонеккер и многие другие старые коммунисты в руководстве СЕПГ не только не были инициаторами «перестроечных» процессов в своей стране, но критически отнеслись к политике либеральных «реформаторов» из Москвы.

Восточно-немецкий аналог «Горби» появился несколько позже — в лице Гюнтера Шабовски. Когда московские «друзья» окончательно предали ГДР, а стена рухнула под давлением изнутри и снаружи.

Хиппи, панки, металлисты против стены

Еще одна особенность ГДР — кроме либеральных диссидентов, здесь всегда была левая оппозиция. Очевидно, это было связано как с мощными традициями немецкой социалистической культуры в целом, так и с развитием леворадикальной сцены в ФРГ. Но это же еще раз говорит, что непроницаемой стены между двумя немецкими государствами не было.

Одной из нелегальных революционных группировок, вступавших с критикой «социал-ревизионисткой предательской клики Ульбрехта-Хоннкера и Хрущева-Брежнева», была подпольная секция проалбанской Коммунистической партии Германии (марксистко-ленинской), действовавшая в ФРГ. По их мнению, переродившаяся бюрократия в ГДР является для трудящихся такими же эксплуататорами, как и капиталисты в Западной Германии. Десятки активистов КПГ(м-л), в середине 1970-х сумевшей создать сеть по всей ГДР, были арестованы Штази. Характерно также, что «левым оппозиционерам» в ГДР был присущ и общегерманский патриотизм. И анархисты, и ходжаисты, и маоисты, и другие левые группы в ГДР настаивали на объединении Германии.

Если бы утопии левых радикалов были осуществлены, и объединение Германии произошло на социалистической платформе, то кто знает — как выглядела бы Европа сегодня?

Впрочем, такого рода группы не сыграли решающей роли в падении «стены». Либералы и буржуазные СМИ смогли навязать свою повестку движению за объединение Германии. На первом месте тут шло так называемое «гражданское движение» — правозащитники и либералы. Затем — экологисты и церковь. А радикальное бунтарство было актуализировано в группировках панков, металлистов и других «неформальных» субкультур.

В этом смысле общество в ГДР было более терпимо. В СССР годов «хиппи» можно было встретить только в Москве и Ленинграде. Немецкие же хиппаны в середине 70-х годов открыто съехались на некий молодежный музыкальный фестиваль. И превратили Потсдам на некоторое время в местное подобие Вудстока.
 

Советские люди смотрели на волосатых парней и девушек в рваных джинсах, валявшихся вповалку на зеленых лужайках парка и едва ли тут же не «делавших любовь», широко открытыми глазами.

Существовало на востоке Германии и множество других субкультурных течений. Во время уличных акций осенью 1989 года политизированые «неформалы» сыграли свою немалую роль. Свобода в понимании секса, драга и рокн-н-рола также была важным стимулом для многих участников штурма стены.

Не случайно, что символом падения Берлинской стены стала рок-опера The Wall, поставленная бывшим фронтменом Pink Floyd Рождером Уотерсом в Берлине в 1990 году. При этом сама композиция группы «Стена», написанная в 1979 году, была посвящена репрессивной действительности западного общества. Роджер Уотерс, откровенный левый радикал, впоследствии заявлял:
Линия разлома

Действительно, после присоединения восточной Германии к ФРГ индивидуальных свобод стало намного больше. Но при этом под обломками стены остались многие социальные гарантии и надежды прошлого.

Жительница Берлина Раиса в 90-е годы была активисткой леворадикального движения. Она говорит:
 
По данным влиятельной немецкой газеты «Ди Цайт», сегодня 41 процента опрошенных восточных немцев считают, что они не стали более свободными по сравнению с 1989 годом. А 58 процентов полагают, что сейчас они защищены от произвола государства не лучше, чем в ГДР.

Поэтому очевидно — с падением стены разница между «оси» и «веси» полностью не исчезла. Все оказалось намного сложнее, чем это могли себе представить возбужденные толпы, ломавшие бетонные плиты 30 лет назад.

Похоже, неолиберальная система возвела новую, только незримую стену. Линия разделения снова проходит между западными землями-«победителями» и подчиненным населением восточной Германии. Как, впрочем, и между германским истеблишментом — и простыми немцами, между коренным населением и мигрантами, элитой и безработными — по всей Германии. И до подлинного освобождения и единения немецкого народа — еще далеко.