---

Становление наций и национальных языков в Европе явилось результатом упадка латинского языка, который в роли универсального, имперского языка, на протяжении столетий выполнял роль «великого интегратора» обширных и этнически пестрых пространств.
 

---

Римская империя была мощнейшей цивилизационной структурой поздней античности, в рамках которой и происходило возвышение латыни в качестве универсального языка, поддерживавшего связность имперского пространства.

На востоке распространение латыни оказалось ограничено греческим языком, который, несмотря на политическое подчинение Риму, сохранял престиж универсального языка высокой эллинской культуры.

Этот языковой дуализм впоследствии сыграл свою роль при разделении империи и последующей цивилизационной дивергенции западного и восточного Средиземноморья.

Однако в западной части империи, из которой и вырастала будущая Европа, латынь утверждалась монопольно в качестве универсального языка.

Как уже отмечалось, за пределами своего этнического ареала латынь и латинская культура становились в первую очередь атрибутом аристократии, встраивавшейся в имперскую систему, однако латинское влияние проникало и на нижние этажи социальной иерархии, порождая диалекты так называемой «народной латыни», возникавшей в результате ассимиляции местных субстратных языков.


Гибель империи положила начало закату латинского языкового универсализма.

Распад административной целостности способствовал углубляющейся дифференциации диалектов «народной латыни», которые со временем лягут в основу новоевропейских романских языков.

Наплыв германских и славянских варваров увеличил этноязыковую пестроту Европы и заметно сократил романское языковое пространство. Тем не менее, латынь на протяжении всего средневековья сохраняет статус универсального общеевропейского языка (разумеется, на уровне элит).

Этому способствовал ряд обстоятельств.

Во-первых, ни один из «варварских» европейских разговорных языков был не в состоянии выступить в качестве альтернативы латыни в роли «высокого» языка.

Во-вторых, в масштабах Европы сохранялась структура, заинтересованная в поддержании латыни в качестве универсального средства коммуникации, — католическая церковь. Более того, распространение католицизма и христианизация европейских варваров способствовали распространению латинского влияния далеко за пределы былых границ Римской империи.

Средневековая католическая церковь была носителем «имперской» идеи и стремилась к строительству теократической империи, наследующей древнему Риму, в масштабах западнохристианского мира.
 

---

Собственно, сама церковная иерархия во главе с «императором»-папой была, по сути, дубликатом управленческой системы империи.
 

---

Однако имперский универсализм католической церкви наталкивался на противодействие многочисленных локальных интересов политически раздробленной и этнически пестрой Европы: феодальная аристократия и растущее городское сословие становились основной оппозиционной силой католической церкви.

Расширяющееся использование местных языков в противовес латыни также становилось знаком борьбы местных интересов против всепроникающего влияния церкви-«империи».

Морально-нравственное разложение церкви и кризис католической доктрины позднего средневековья ускорили процесс формирования новых европейских языков.

Этому способствовало как творчество писателей-гуманистов, отходивших в своих произведениях от религиозной тематики и стремившихся говорить с читателем на «живом» языке, так и проповедь протестантов с их критикой имперского централизма и оторванности латинской церкви от своей разноязычной паствы.





Языковой «патриотизм» начали активно использовать европейские королевские дворы и городские корпорации, которые, в отличие от церкви, стремились не к всеевропейской империи, а к закреплению власти в границах «своего» региона.

Язык вновь начинал играть свою двоякую функцию великого интегратора и разделителя одновременно.

С одной стороны, языки становились маркерами границ формирующихся национальных суверенитетов и, таким образом, разделяли государства не только в политическом, но и в культурном, коммуникационном отношении. На смену панъевропейскому универсализму средневековой латыни шло лоскутное одеяло новоевропейских национальных языков.

С другой стороны, в рамках национальных границ «свой» язык становился мощным интегратором, формируя у населения общую идентичность и связь со «своим» государством.

Распространение нормированных национальных языков сопровождалось мерами по нивелировке диалектных различий, подчас весьма глубоких, вплоть до взаимного непонимания носителей диалектов, считающихся вариантами одного национального языка.


На фоне бурного развития западной цивилизации Нового времени негативные последствия национально-языкового дробления Европы стали заметны далеко не сразу.

Само по себе соперничество европейских держав было важным фактором прогресса. Однако в своей конкуренции европейские страны взаимно ослабляли друг друга, расходуя немалые ресурсы на взаимное противоборство.

В конечном счете это обернулось двумя катастрофическими мировыми войнами, которые положили конец мировому лидерству континентальной Европы.

Отказ от межнациональной борьбы и переход к неоимперскому строительству пан-Европы в формате ЕС стали результатом осознания европейскими элитами бесперспективности и гибельности модели «Европы наций».
 

---

Однако внутренняя разобщенность, как политическая, так и культурно-языковая, остается главным бичом ЕС, обусловливая его низкую эффективность и роль «младшего партнера» в рамках западной цивилизации, где первенство принадлежит «англосаксонскому» миру.
 

---

Переход пальмы первенства в руки англоговорящих стран был обусловлен их островным, изолированным от континентальной Европы положением, что позволяло избегать участия в европейских конфликтах с разворачиванием разрушительных боевых действий на своей территории.

Это в немалой степени способствовало превращению Великобритании, а затем и США в основные центры накопления капитала. Островное положение англичан обусловило и то, что они из всех европейских народов оказались наиболее эффективными в освоении заморских территорий, породив огромный трансокеанский «английский мир», языковое единство и коммуникативная связность которого обеспечивают намного большую эффективность в сравнении с фрагментированным ЕС.

Безусловно, язык здесь не является единственным фактором.

Испания и Португалия, которые, как и Британия, расположены на относительно изолированной окраине Европы, обращенной к океану, стали первопроходцами в колониальном освоении заморских земель и также сформировали свои обширные «языковые миры».

Однако живучесть феодальной архаики и, как следствие, неспособность осуществить быстрый переход к современным социально-экономическим формам уже на заре Нового времени обусловили фатальное отставание «испанского» и «португальского» миров от «англосаксов».

Тем не менее пример «англосаксов» в целом убеждает, что важным фактором цивилизационного успеха является наличие обширного пространства, объединенного общим языком.

Напротив, пример континентальной Европы, которая по числу жителей и суммарному экономическому потенциалу превосходит США, показывает, насколько ослабляющей может быть национально-языковая разобщенность.






Языковые процессы в славянском мире были тесно связаны с процессами, проходившими в Западной Европе, но имели определенную специфику.

Славянский мир лишь частично входил в зону средневековой «латинской» цивилизации. Языки славянских народов, принявших католицизм, испытывали двойное влияние: как со стороны латыни, так и со стороны немецкого языка, набиравшего силу в центральноевропейском регионе.

В эпоху гуманизма и ослабления «диктата» латыни полякам и чехам удалось создать достаточно развитые традиции на своих языках, которые, однако, вскоре пришли в упадок. И если польская традиция никогда не прерывалась, то чешская была практически полностью подавлена немецкой экспансией и воссоздавалась в Новое время почти с нуля.

У славян, принявших православие, языковые процессы развивались несколько в иной логике, что было в немалой степени обусловлено различиями между теми историческими формами, которые приняли две версии христианства.

Католическая церковь развивалась как «церковь-империя». После краха Римской империи церковь, по сути, взяла на себя ее функции, превратившись в своего рода квазиимперию.

Святой Престол стремился быть не только духовным, но и политическим центром христианской Европы. В связи с этим Риму было необходимо поддерживать коммуникационную связность католического мира, а значит, была потребность в едином универсальном языке, каковым и была латынь.

«Греческая» церковь не могла превратиться в квазииамперию, будучи вписанной в структуру «настоящей» империи — Византии. При этом интересы церкви и империи далеко не всегда совпадали.

Так, православной проповеди за пределами Византии отождествление «греческой» веры с империей скорее вредило, поскольку отношения пограничных варварских народов с империей были во многом неприязненными и враждебными, а значит, и идущая из империи религия могла быть воспринята в штыки.

В связи с этим православные миссионеры стремились «натурализовать» свою религию, сделать ее ближе к новой пастве, в том числе путём создания литургической традиции на местных языках.
 

---

Именно так создается церковнославянский язык и кириллическое письмо для распространения православия среди славян. Искусственный язык, созданный в богослужебных целях, быстро становится основой для светских изводов, обслуживающих не связанные с религией сферы жизни.
 

---

Смешение церковнославянского с местными диалектами стало основой ранних форм письменных славянских языков: древнерусского, старосербского и т.п. Последующие политические катаклизмы и внешние завоевания существенно затормозили развитие этих языков.


В Новое время славянские народы вошли в состоянии политической зависимости (за исключением России) и глубокого упадка местных языковых традиций (опять же, за исключением русской, а также польской). Дальнейшее развитие языковых процессов происходило под влиянием аналогичных процессов в Европе.

Волна «национальных возрождений» в 19 в. произошла под впечатлением от национального строительства в Западной Европе и была обусловлена стремлением воспроизвести модель европейского национального государства на славянской почве.

Славянские национальные движения носили «освободительный» характер, т.е. были направлены на освобождение от внешней зависимости, как политической, так и культурной, и язык здесь играл одну из ключевых ролей.

Ситуация внешней зависимости и внутренняя слабость славянских культур, многие из которых приходилось воссоздавать почти с нуля, вызвали к жизни панславизм, призванный консолидировать славян для совместной борьбы.

В культурно-языковой сфере также возникли проекты максимального сближения и интеграции славянских народов, вплоть до выработки единого общеславянского языка.

На роль такого языка мог претендовать либо один из живых славянских языков (как правило, русский), либо некий искусственный язык, например, на основе церковнославянского.


Однако эти объединительные проекты так и остались проектами, а верх взяла тенденция к языковому дроблению.

Здесь, опять же, сыграл свою роль пример Европы, где определяющей тенденцией было языковое обособление наций и уход от общего наднационального языка в лице латыни.

Сыграла свою роль и политическая заинтересованность западных игроков, видевших в консолидации славянских народов угрозу своим интересам и стремившихся играть на противоречиях между разными группами славян. А культурно-языковая раздробленность создает благодатную почву для сохранения и воспроизводства таких противоречий.
 

---

Эти расчеты во многом оправдались, превратив карту славянского мира в мозаику слабых и крайне разобщенных государств.
 

---

Что касается церковнославянского, который многие панслависты видели в качестве общеславянского языка (или основы для такого языка), то его постигла судьба латыни.

Сложившееся в европейской культуре противопоставление «мёртвой, церковной» латыни «живым, народным» языкам, где однозначное предпочтение отдавалось последним, было перенесено и на славянскую почву.

В результате церковнославянский даже в исторически православных странах был оттеснен новыми языками, созданными на основе «народных» диалектов, так и не став основой для общеславянского средства общения.