---

2092 год. Рига

---

Стемнело. Улица погрузилась в полумрак. Антон смотрел через дырку в заборе и прислушивался. Ветер свистел сквозь щели и гнал листья по мостовой. Фонарь тускло освещал небольшой пятак перед старым заброшенным домом. Безлюдная улица казалась полностью вымершей. Антон отодвинул висевшую на одном гвозде доску, протиснулся в щель и, стараясь оставаться в тени, быстро пошёл вдоль забора. На перекрестке он повернул на улицу Лауку, нырнул в подворотню, перебрался через кучу битого кирпича, наступил на что-то липкое, вполголоса чертыхнулся, затем перепрыгнул через яму и оказался у обшарпанных ворот неприметного гаража. Подрагивая от холода и страха, постучал условным стуком. Через какое-то время дверь приоткрылась, свет осветил узкую полоску перед входом, показалась голова с всклокоченными рыжими волосами. Рыжий внимательно осмотрелся, затем оба исчезли за закрывшейся дверью. Двор снова погрузился в темноту. Лязгнул засов.

— Ну, достал? — спросил Антон, отдышавшись.

— Да. Гони то, что обещал, — ответил Гога, так звали рыжего.

Антоха наклонился и достал из пришитого к штанине потайного кармана старинные серебряные часы на цепочке. Взяв часы, Гога не сумел скрыть радость, в его глазах появились жадные огоньки. Открыл-закрыл крышку, проверил механизм, подкинул часы в руке — и серебряная луковица исчезла в его кармане. Затем рыжий вытащил из-под верстака завернутую в грязную тряпку книгу и произнёс:

— Держи. Ты, надеюсь, в курсе. За книгу на русском — два года Гризинькалнса. А за букварь — сам понимаешь. Всё, через двадцать минут гудок. Дорогу сюда забудь. Ты меня не знаешь.

При упоминании о Гризинькалнских каменоломнях Антоху передёрнуло. Оттуда редко кто возвращался. Сосед пять месяцев долбил кайлом гранит, из тридцатилетнего мужика превратился в скелет, обтянутый кожей. Вернулся в январе, до весны не дотянул, откинулся.


Антон сунул букварь в рюкзак и отправился в обратный путь. Благополучно выбравшись на Пернавас, он быстрым шагом двинулся в сторону дома.

Часы, конечно, жалко, память о дедушке. Но он бы меня понял, — думал Антон. До дома оставалось минут десять ходу, но не утерпел, остановился в подворотне, достал букварь и открыл первую страницу.

Так вот они какие — русские буквы. Антон погладил рукой страницу. Большая часть букв была ему незнакома, но появилось какое-то необъяснимое чувство, что это своё, родное. На глаза навернулись слёзы. Некоторые буквы он даже знал. Вот это — «Я», а вот — «Б».

Антон вспомнил, как в детстве играл в песочнице, а бабушка рисовала ему палочкой эти буквы на песке. Когда кто-либо подходил, бабушка стирала буквы и рисовала цветы. Потом всё-таки стуканула соседка. Бабушку уволили с работы, и без продуктовых карточек стало совсем туго. Антон непроизвольно сглотнул слюну. Зря он вспомнил про карточки. С тех пор как Вождём стал Большой Янис, норма гороха уменьшилась ещё на пятьдесят граммов. Но не всё так плохо, зато увеличилась на полчаса продолжительность воскресной проповеди в Храме Языка. Антон любил посещать Храм. Особенно зимой. Там было тепло, а после службы пастор давал каждому по одной пипаркуке. Ученики всем классом стояли перед наставником и повторяли за ним древнелатышские псалмы. Антон научился бубнить песнопения и думать о своём — правда, в последний раз заснул и получил от пастора подзатыльник.

Антон перелистывал страницы, рассматривал картинки и так увлёкся, что услышал шуршание резины по тротуару только в последний момент.

Патруль. Дурак. До дома не мог дойти, — пронзила горькая мысль.


Только успел сунуть букварь в рюкзак, как из-за угла резко выкатились два арбалетчика на самокатах. Увидев Антона они тормознули и один из них скомандовал.

— Stavet. Aplieciba. (Стоять. Удостоверение.)

В голову ударила кровь, сердце бешено застучало. Всё, мне край, обречённо подумал Антон, он вытащил из кармана удостоверение и отдал в руки проверяющему.

Арбалетчик рассмотрел удостоверение и громко произнёс:

— Nu ko Antons. Kas ir soma? (Что в сумке?)

Затем весело добавил: — Яйки, масло, шпек.

Оба патрульных громко засмеялись. Антон глянул в стеклянные глаза арбалетчика и понял, что тот под дурью, и в любой момент приступ веселья может смениться жёсткой агрессией.

— Soma tuksa (пустая сумка), — ответил он машинально и стал стягивать рюкзак с плеч. Внимание патрульного вдруг переключилось, он сдернул с Антона шапку и натянул на свою голову. Оба арбалетчика снова громко заржали и, весело переговариваясь, покатили дальше по улице.

Повезло, выдохнул Антон. Чёрт с ней, с шапкой. Быстрей до дома, пока опять не нарвался.


Антон учился в последнем, шестом классе школы и недавно принял твёрдое решение научиться читать по-русски. Началось всё месяц назад. В подвале разбирал хлам и в одном из ящиков нашёл кипу старых газет конца прошлого века на русском языке. Буквы завораживали. Антон листал страницы, рассматривал картинки, чувствовал запретный страх, но не мог оторваться от газет. В одной из них он вдруг увидел фотографию набережной в Пардаугаве у Каменного моста. У Антона на мгновение отвисла челюсть. На набережной не было этого гигантского, похожего на трамплин монстра — Храма Языка. Как же так? Во всех учебниках было написано, что Храму уже триста лет.

С того дня Антон решил научиться читать по-русски, и вот сейчас быстро шёл в темноте, прижимая букварь к груди.

Вдруг рядом за серым забором раздалась ругань, затем послышались глухие удары и стоны. Антон пнул выскочившую под ноги огромную крысу, поднял воротник и перебежал на другую сторону улицы.

В этой части города уже давно никто не жил. Мрачные дома нависали угрюмо, ветер злобно выл в выбитых окнах. В переулке пара бездомных собак рылась в куче отбросов, над ними с карканьем кружилась стая ворон.

Из центра донёсся протяжный гудок. До наступления комендантского часа оставалось пять минут.

— Я научусь, обязательно научусь, — с холодной решимостью произнёс вслух Антон и прибавил шаг.